Рабовладение, феодализм, капитализм. Что и когда будет дальше? Феодализм, капитализм и информационное общество
От феодализма к капитализму
Падение крепостного права открыло шлагбаум перед российской экономикой на пути развития более прогрессивного, чем феодализм, капиталистического способа производства. Теперь Россия смогла устремиться в погоню за другими великими державами мира, которые к тому времени далеко ушли вперед. Старт в этой погоне Россия приняла с позиции, почти безнадежно отсталой. Ее удельный вес в мировом производстве к 1861 г. составлял всего 1,72 %, уступая удельному весу Франции в 7,2 раза, Германии – в 9 раз, Англии – в 18 раз. Однако еще до конца века Россия смогла заметно сократить свое отставание от ведущих государств в промышленном отношении. Могучими стимуляторами ее индустриального рывка 60-90-х годов стали, во-первых, отмена крепостного права и, во-вторых, промышленный переворот, или, как теперь чаще говорят, промышленная революция, которая осуществилась только благодаря падению крепостного права.
Вопрос о хронологии промышленной революции в России дискутируется между нашими историками уже три четверти века. Н.А. Рожков относил ее исходный пункт к началу XIX в., ряд исследователей, от М.Н. Покровского до В.К. Яцунского, – к 30-м годам, большинство современных авторов – к 50-м. Академик С.Г. Струмилин считал, что промышленная революция, начавшаяся в 30-х годах XIX в., завершилась в основном еще до реформы 1861 г. Исходя из ортодоксально-марксистской посылки о том, что промышленная революция изменила экономический базис общества и лишь вслед за изменением базиса соответственно изменилась в результате реформ 60-х годов надстройка, Струмилин рассуждал так: всякая причина предшествует следствию, поэтому «не крестьянская реформа обусловила собою промышленный переворот в России, а как раз наоборот, – этот переворот подготовлял собою неизбежность реформы». Иронизируя над своими оппонентами, Струмилин добавлял к сказанному: «Говорят, что «причина» не предшествует, а меланхолически идет за своим «следствием» только в единственном случае, когда /217/ неудачливый врач провожает угробленного им пациента на кладбище».
Оппоненты Струмилина относят завершение промышленной революции либо к 70-80-м годам (В.К. Яцунский, П.Г. Рын-дзюнский, Л.М. Иванов), либо даже к 90-м (П.И. Лященко, A.M. Панкратова, A.M. Соловьева), резонно ссылаясь на то, что само понятие «промышленная революция» включает в себя две стороны – техническую (т.е. замену ручного производства машинным) и социальную (замену принудительного труда вольнонаемным и формирование на этой основе новых классов: буржуазии и пролетариата). Если можно допустить, что технический переворот осуществился, хотя бы в общих чертах, еще до 1861 г., то переворот социальный мог быть завершен только после отмены крепостного права.
Результаты новейших исследований показывают, что даже о технической стороне промышленной революции можно говорить лишь применительно к 50-м годам xix в. Именно в эти годы нарастает и в основном завершается переход от ручного, мануфактурного производства к машинному, фабрично-заводскому. Число механических заводов с 1850 по 1860 г. выросло с 25 до 99 (т.е. почти в 4 раза), а сумма их производства – с 423,4 тыс. до 7,9 млн. руб. (почти в 19 раз). Поскольку же этот сравнительно быстрый для феодальной страны рост отечественного машиностроения не мог удовлетворить растущего спроса на машины со стороны промышленности и транспорта, приходилось увеличивать импорт машин из-за границы: если в 1850-1853 гг. Россия производила в среднем за год 1387 машин и ввозила 3042, то в 1857-1860 гг.– соответственно 5054 и 7243.
Внедрение машин требовало определенной квалификации рабочего и заинтересованности его в совершенствовании производственных навыков. Поэтому оно давало эффект только там, где использовался вольнонаемный труд и не могло быть эффективным в условиях принудительного крепостного труда. Число вольнонаемных рабочих на промышленных предприятиях росло еще до реформы с постоянным ускорением. Вот данные по российской промышленности – без горных заводов (первая цифра означает: всего рабочих; вторая в скобках: из них вольнонаемных):
1804 г. - 224882(61 600)
1825 г - 340568 (114515)
1860 г. - 859 950 (528 650)
Однако «вольнонаемные рабочие» в крепостной России не были (за редким исключением) лично свободными людьми. Чаще всего это были оброчные крестьяне, которые уходили из деревни с /218/ разрешения помещика на заработки и платили ему денежный оброк из своей заработной платы. Помещик, отпустивший крестьян, мог в любое время отозвать их обратно в деревню. Таким образом, эти рабочие находились социально в двусмысленном положении: по отношению к фабриканту – вольнонаемные, а по отношению к помещику – крепостные. Только отмена крепостного права позволила создать в национальном масштабе столь необходимый для капиталистической промышленности подлинно свободный рынок наемной рабочей силы.
«Великие реформы» 60-х годов открыли простор для промышленной революции, которая из начальной, стесненной фазы переходит в следующую, свободную. Уже в 1861 г. были утверждены «Правила для поощрения машиностроительного дела в России». Они предоставили фабрикантам право «на беспошлинный пропуск им из-за границы чугуна и железа в количестве, необходимом для выделывания на их заведениях машин и фабричных принадлежностей». Отечественное машиностроение получило мощный импульс. За 1861-1879 гг. число машиностроительных заводов выросло с 99 до 187, а суммарная ценность их производства – с 7,9 до 51,9 млн. руб. Так закладывалась база для индустриализации страны. В то же время создавались все необходимые условия, при которых только и возможно свободное развитие капиталистического производства, а именно рынок вольнонаемной рабочей силы, накопление стартового капитала, рынок сбыта промышленной продукции.
Главным источником формирования армии наемных рабочих стало освобождение от крепостной зависимости многомиллионной массы крестьянства. Меньшая часть ее (примерно 4 млн. безземельных и малоземельных крестьян) была выброшена на рынок свободной рабочей силы сразу, а большая часть поступала туда постепенно, по мере расслоения и разорения крестьянства. Другими источниками пополнения рабочего класса служили мастеровые крепостных мануфактур, разорившиеся кустари и ремесленники, дворовые слуги. Уже к началу 80-х годов рабочий класс в России как таковой сформировался. Численность его достигала тогда 7,35 млн. человек. За 1861-1900 гг., по подсчетам А.Г. Рашина, он вырос численно с 3,2 до 14 млн. человек (индустриальные рабочие – с 720 тыс. до 2,8 млн.), т.е. в 4,4 раза, тогда как все население страны увеличилось с 70 до 132,9 млн. человек (примерно на 90 %).
Что касается накопления капитала, то пореформенная Россия могла использовать очень выигрышные, специфически присущие ей источники. Первым из них стала операция по выкупу крестьянских земель, в ходе которой помещики за 30 лет получили 2 млрд. руб. (из них 750 млн.– за первые 10 лет). Второй источник составил приток иностранного капитала (с 60-х годов главным образом в железнодорожное строительство, а с 70-х – и /219/ в промышленность). Иностранные капиталисты, конечно же, содействовали промышленному развитию России, но и прибирали к своим рукам сначала отдельные предприятия, а со временем и целые отрасли производства. Англичанин Джон Юз в 1869-1872 гг. построил в с. Юзовка (ныне Донецк, на Украине) Юзовский металлургический завод, который вскоре «оброс» собственными железными рудниками и угольными шахтами. Немец Ф.Л. Кнопп уже в 70-е годы был совладельцем 122 фабрик, включая крупнейшую в Европе Кренгольмскую мануфактуру. О нем говорили:
Что ни церковь, то поп, Что
ни фабрика, то Кнопп.
Швед Людвиг Нобель в 60-х годах владел крупным машиностроительным заводом в Петербурге, а в 1876 г. вместе с братьями Робертом и Альфредом (изобретателем динамита и учредителем Нобелевских премий) основал в Баку знаменитую на весь мир нефтефирму.
Невиданными для России темпами начал расти с 60-х годов рынок сбыта промышленной продукции. Этот процесс был стимулирован развитием капитализма в сельском хозяйстве, что повышало спрос села на промышленные товары от сельскохозяйственных машин до хлопчатобумажных тканей, а также бурным ростом строительства железных дорог. Начавшийся в стране после отмены крепостного права железнодорожный бум, в свою очередь, имел двоякое назначение – экономическое (вовлечь в торговый оборот земледельческие районы) и стратегическое. К 1861 г. общая протяженность железных дорог в России составляла 1492 версты, тогда как Англия, которая в 90 раз меньше России, имела 15 тыс., а США – 49 тыс. км. Но уже в 1871 г. железнодорожная сеть России протянулась на 10090 верст, а в 1885 г.– на 22 865. Железнодорожное строительство не только содействовало сбыту промышленной продукции, но и стимулировало ее производство, предъявляя огромный спрос на металл, уголь, нефть и пр. (только на постройку одной версты железной дороги требовалось больше 5 тыс. пудов металла).
Рост городов и городского торгово-промышленного населения тоже содействовал расширению внутреннего рынка. С 60-х годов городское население росло вдвое быстрее сельского: за 1863-1897 гг.– на 97 % против 48 % у сельского. Правда, удельный вес горожан среди всего населения до конца века оставался малым: в 1863 г.– 8 % , в 1897 – 13,4%. Тем не менее города росли впечатляюще. В 1863 г. только три города в империи имели больше 100 тыс. человек: Петербург, Москва и Одесса. В 1897 г. таких городов /220/ стало 17 (из них 9 – за пределами сегодняшней России): Петербург (1267 тыс. жителей), Москва (1036"тыс.), Одесса (405 тыс.), Рига (282 тыс.), Киев (247 тыс.), Харьков (174 тыс.), Тифлис (160 тыс.), Ташкент (156 тыс.), Вильна (155 тыс.), Саратов (137 тыс.), Казань (130 тыс.), Ростов-на-Дону (120 тыс.), Тула (115 тыс.), Баку (112 тыс.), Кишинев (109 тыс.). Всего к 1897 г. в России было 932 города.
Города не только росли, но и благоустраивались. Улучшалась их планировка, возникали новые застройки, выпрямлялись, озеленялись, мостились и асфальтировались улицы. Водопровод, который до 1861 г. существовал только в Москве, Саратове, Вильне, Ставрополе и… Торжке, начал строиться во всех крупных городах. С 1879 г. на улицах российских городов появился электрический свет, а с 1882 г. в городских квартирах – телефон.
В социальной структуре города выдвигалась на первый план буржуазия – сначала преимущественно торговая, затем промышленная. Она формировалась как класс из дореформенного купечества, мануфактуристов, мещан, а после 1861 г. главным образом за счет расслоения крестьянства, из деревенских «хозяев», кулаков, вроде щедринских Колупаева и Разуваева, которые держались по отношению к своему же брату-мужику такого правила: «В ем только и прок будет, коли ежели его с утра до ночи на работе морить». Выходцы из крепостных крестьян Подмосковья Савва Морозов с четырьмя сыновьями, рязанские крестьяне отец и сыновья Хлудовы, московские мещане Прохоровы (владельцы Трехгорной мануфактуры), как и новгородский дворянин Н.И. Путилов, который в 1868 г. купил в Петербурге сталелитейный завод, названный позднее Путиловским (ныне Кировский),– все они и многие им подобные стали фабрикантами-миллионерами, экономически самыми влиятельными людьми в стране. Уже в 1887 г. остроумец Д.Д. Минаев вопрошал:
Ныне властные хозяева
Кто, скажи-ка, на Руси?
Ты об этом Разуваева,
Колупаева спроси.
Главная особенность перехода России от феодализма к капитализму (не в результате революции, а посредством реформы, при сохранении самодержавия как феодального института власти) наложила свою печать и на происхождение, и на все последующее поведение российской торгово-промышленной буржуазии. Поскольку буржуазия формировалась под покровительством царизма, она и в деятельности своей рассчитывала на его покровительство, льнула к нему под крыло, ибо он давал ей многое: обеспечивал правительственными заказами, ограждал от иностранной конкуренции, /221/ своей завоевательной политикой помогал ей осваивать внешний рынок, защищал ее от пролетарского гнева. «Европейской буржуазии самодержавие – помеха, нашей буржуазии оно – опора»,– точно определил в 1879 г. Н.К. Михайловский.
Таким образом, все необходимые условия для свободного развития капитализма в промышленности после 1861 г. были в России (одни в большей, другие в меньшей мере) налицо. К тому же Россия могла использовать опыт и достижения передовых стран Запада, которые раньше нее встали на путь капитализма и ушли вперед по этому пути. В результате российская промышленность в течение почти всех 60-х годов переживала подъем (за 1860-1872 гг. продукция машиностроения выросла в 2,5 раза), а с конца десятилетия вступила в полосу так называемого грюндерства, которое было характерно тогда и для других стран капитала. Грюндерство, т.е. «учредительная горячка» (от нем. Grunder – основатель, учредитель), – это ажиотажное учредительство всевозможных (промышленных, торговых, банковских, железнодорожных) акционерных компаний. Если за 1861-1865 гг. их было основано в России 44 с капиталом в 99,4 млн. руб., то за 1869-1873 гг.– 281 с капиталом в 697 млн. руб. По масштабам грюндерства Россия не уступала развитым странам Запада, а по уровню концентрации промышленности даже превзошла их. В.И. Ленин подсчитал, что в 1890 г. почти половина индустриальных рабочих была сосредоточена на крупных предприятиях с числом рабочих более 500, тогда как даже в США на таких предприятиях сосредоточивались 33 % рабочих.
Включившись в мировой цикл капиталистического производства, Россия пережила вместе с другими странами экономические кризисы 1873-1875 и 1881-1883 гг., длительную депрессию второй половины 80-х годов, а в 90-е годы – крутой промышленный подъем. Промышленное производство в России за последнее десятилетие века выросло в 2 раза, тогда как в Германии – на 62 %, в США – на 38 %, в Англии – на 27 %. Однако стартовые позиции держав перед таким рывком были настолько разными, что Россия даже с ее «сверхамериканскими» темпами развития промышленности в 90-е годы оставалась далеко позади Запада.
Ряд причин, производных от крепостного строя, мешал российской промышленности максимально использовать открывшиеся перед ней в 1861 г. возможности для развития капиталистического производства: слабость технической (отчасти еще дореформенной) базы, низкая производительность труда, тоже унаследованная от крепостничества, чрезмерный ввоз машин и капиталов из-за границы, что приводило к росту экономической зависимости России от Запада, и, наконец, хозяйственная политика царизма. Разумеется, царизм учитывал силу экономической /222/ необходимости, понимая, как говорил граф П.А. Валуев Александру II, «что росчерка пера Его Величества достаточно, чтобы отменить весь Свод законов Российской Империи, но никакое высочайшее повеление не может поднять на одну копейку курс рубля на петербургской бирже». Поэтому царское правительство и покровительствовало отечественной буржуазии. Но само это покровительство оборачивалось во вред собственной промышленности, ибо «свои» капиталисты, ограждаемые от конкуренции со стороны «чужих», приучались не слишком беспокоиться о техническом совершенствовании производства.
Развитие капитализма вширь , столь характерное для России с ее далеко разбросанными и отсталыми окраинами, хотя и было полезным, втягивая эти окраины в общероссийский процесс, все же мешало развитию капитализма вглубь . Имея возможность искать и находить выгодные рынки сбыта даже для низкосортной продукции на окраинах, русские промышленники не проявляли должного интереса к интенсификации и совершенствованию производства в центре страны.
Как бы то ни было, к 1870 г. Россия вышла на 5-е место в мире по объему промышленного производства и в 1900 г., удерживая за собой то же место, сократила отставание от четырех самых развитых стран. Если в 1870 г. доля России в мировой промышленности составляла 4 % –после Франции (10 %), Германии (13 %), США (23 %) и Англии (32 %), то к 1900 г. Россия давала уже 6 % мировой промышленной продукции, Франция – 8 %, Германия –14%, Англия – 22 %, США – 31 %. Зато российская экономика в целом (особенно в исчислении продукции на душу 130-миллионного населения) была даже по сравнению с Францией крайне отсталой, ибо промышленность в России к концу XIX в. развивалась в 8 раз быстрее сельского хозяйства.
Падение крепостного права освободило путь для развития капитализма и в сельском хозяйстве. Оно тоже, хотя и гораздо медленнее, чем промышленность, обретало все более торговый, предпринимательский характер. Это проявлялось прежде всего в растущем производстве хлеба на продажу – и внутри страны, и за границу. С 1861 по 1896 г. объем перевозок зерна по железным дорогам России вырос в 2 раза, а вывоз его за рубеж – в 5 раз. Впрочем, хлеб вывозили даже в голодные годы. «Не доедим, а вывезем!» – хвастался министр финансов И.А. Вышнеградский.
Развитие капитализма в сельском хозяйстве проявлялось и в усиленном потреблении сельскохозяйственных машин (с 1871 по 1896 г. спрос на них вырос в 3,5 раза), и в специализации сельскохозяйственного производства по районам страны. Так, уже /223/ к 80-м годам определились районы преимущественно зернового хозяйства (губернии Черноземного центра, Нижней Волги и степного Юга), торгового скотоводства (Прибалтика, северные, западные и центральные промышленные губернии, юго-восток), льноводства (19 губерний нечерноземной полосы). Главным же признаком капитализма в сельском хозяйстве был рост применения вольнонаемного труда. Число наемных сельскохозяйственных рабочих за 1865-1890 гг. выросло в 5 раз и достигло 3,5 млн., тогда как фабрично-заводских, горных и железнодорожных рабочих, вместе взятых, было в 1890 г. 1432 тыс.
Итак, характерной особенностью развития сельского хозяйства в пореформенной России была буржуазная аграрная эволюция. Общая картина этой эволюции складывалась, однако, из разных ее черт в крестьянском и помещичьем хозяйствах.
Определяющей чертой крестьянского хозяйства был процесс социального расслоения крестьянства, его «раскрестьянивания». Уже к началу 80-х годов безлошадные и однолошадные дворы составляли в неземледельческой полосе около 70 %, в земледельческой – до 55 %, в Приуралье – от 59 до 63 % общего количества дворов. Зажиточные крестьяне, кулаки, нанимали деревенскую бедноту к себе на работу. По подсчетам В.И. Ленина, к 90-м годам из 3,5 млн. сельскохозяйственных наемных рабочих примерно 1,5 млн. были заняты в кулацких хозяйствах. Кулаки использовали наемную силу для выполнения от 48 до 78 % хозяйственных работ.
Все это показывает, что капитал, проникая в деревню, перестраивал самый способ производства. Зажиточные хозяйства становились капиталистическими, с наемной рабочей силой, беднейшие – разорялись. Формировались новые категории сельского населения – деревенская буржуазия и сельскохозяйственный пролетариат, который составлял резерв промышленного пролетариата. Словом, крестьянское хозяйство после 1861 г. в процессе развития товарно-денежных отношений переходило от старых, феодальных приемов хозяйствования непосредственно к новым, капиталистическим.
Иначе развивалось помещичье хозяйство. Здесь до реформы господствовала барщинная система. Реформа 1861 г. подорвала все ее основания: натуральность хозяйства, прикрепление крестьян к земле, внеэкономическую, т.е. юридическую, зависимость их от помещика. Крестьянское хозяйство перестало быть составной частью помещичьего. Теперь помещик терял прямую власть над крестьянами и вынужден был перестраивать свое хозяйство на капиталистических началах. Но переход от барщинной системы к капиталистической не мог быть скорым. С одной стороны, недоставало условий, необходимых для капиталистического производства (класса людей, привыкших к работе по найму, замены крестьянского инвентаря помещичьим, рациональной, /224/ торгово-промышленной организации земледелия); с другой – барщинная система, хотя и была подорвана, еще сохраняла жизнеспособность: помещики прибрали к рукам 1/5 часть крестьянских земель в виде «отрезков» и могли использовать такие рудименты внеэкономического принуждения, как временнообязанное состояние крестьян, телесные и прочие их наказания, сохранение общины и круговой поруки. Все это позволило помещикам внедрить переходную, так называемую отработочную систему хозяйствования, соединившую в себе черты барщинной и капиталистической систем.
Отработочная система заключалась в том, что крестьяне обрабатывали помещичью землю своим инвентарем и скотом либо за денежную ренту, либо в счет погашения долга (хлебом и деньгами), либо в уплату штрафа за потравы, порубки и пр., но чаще всего за землю, арендованную у помещика. От барщины эта система отличалась прежде всего тем, что отбывать барщину помещик заставлял юридически зависимых от него крестьян, а к отработкам крестьяне прибегали добровольно, из-за экономической необходимости выжить, не умереть с голоду. По существу, отработки представляли собой пережиток барщины с ее крайне низкой производительностью труда и примитивными методами хозяйствования. Оплачивались они гораздо ниже, чем при вольном найме. Впрочем, после 1861 г. даже отработки стали обретать капиталистические черты, а именно заинтересованность работника в производительности труда (особенно при главном виде отработок – издольщине, когда работник вносит арендную плату собственнику за землю долей полученного урожая).
В капиталистической же системе хозяйства помещик заводил собственный скот и сельскохозяйственный инвентарь, нанимал рабочих и платил им за то, что они обрабатывали его землю его же инвентарем и скотом. При этом помещик, заинтересованный в увеличении своих доходов, заботился о качественной стороне производства: приобретал сельскохозяйственные машины, внедрял агрономические новшества. Будучи, вне сравнения, более прогрессивной, капиталистическая система сельского хозяйства в целом по стране преобладала над отработочной: по данным 80-х годов, из 43 губерний Европейской России она была самой распространенной в 19, тогда как отработочная – в 17 (еще в 7 губерниях преобладала смешанная система). Но в черноземных губерниях капиталистическая система уступала отработочной (9 губерний против 12). Здесь барщинные, т.е. крепостнические, способы сельскохозяйственного производства оказались очень живучими. Лишь на рубеже веков, по мере наступления капитализма, роль отработок в помещичьем хозяйстве резко упала.
Анализируя аграрную эволюцию в России после 1861 г., В.И. Ленин обоснованно заключил, что сосуществуют и противоборствуют два пути развития капитализма в сельском хозяйстве: /225/ прусский (юнкерский, помещичий) и американский (фермерский, крестьянский). Первый путь отвечал интересам помещиков: на этом пути помещичье землевладение сохранялось и постепенно перерастало из феодального в капиталистическое при разорении основной массы крестьянства. Второй путь отвечал интересам крестьян, ибо предполагал отсутствие (как, например, в Сибири или Новороссии) либо уничтожение помещичьего землевладения и свободное развитие крестьянских хозяйств по типу фермерских. Поскольку крестьянскую реформу в России провели помещики, сохранившие в своих руках мощное землевладение, они как бы сориентировали капиталистическую эволюцию сельского хозяйства по прусскому пути, тем самым определив его приоритетность. Однако потребности экономического развития толкали Россию на американский путь, что придавало проблеме «двух путей» общенациональное значение. Эта экономическая проблема обретала и социальную, и политическую остроту. Она была чревата, революционными потрясениями, а самым взрывоопасным был в ней аграрный вопрос .
Суть аграрного вопроса в России к концу XIX в. раскрывают следующие цифры, иллюстрирующие два полюса российского землевладения: 10,5 млн. бедных крестьянских хозяйств (примерно 50 млн. человек) имели 75 млн. десятин земли и почти столько же (70 млн. десятин) приходилось на 30 тыс. крупных помещичьих латифундий (примерно 150 тыс. человек). Иначе говоря, крестьянский двор располагал в среднем 7 десятинами (тогда как для нормального хозяйствования требовалось не менее 15 десятин), а помещичья латифундия – 2333 десятинами. Этот расклад земель был прямым следствием реформы 1861 г., концентрированным выражением и экономической основой сохранившихся после реформы пережитков крепостничества.
Крепостнические пережитки (прежде всего, помещичье землевладение и отработочная система) тормозили развитие капитализма в сельском хозяйстве, с одной стороны, разоряя крестьянскую бедноту, а с другой – ограничивая, стесняя крестьянское предпринимательство. В результате сельское хозяйства пореформенной России прогрессировало вяло, с вопиющим (8-кратным) отставанием от промышленности. Академик Н.М. Дружинин подсчитал, что урожаи хлеба на крестьянских надельных землях по 30 губерниям Европейской России составляли в 1861-1870 гг. сам-3,3, в 1871-1880 гг. – сам-3,5, а урожаи картофеля соответственно – сам-3,8 и сам-4,7. Поголовье лошадей и крупного рогатого скота за 1870-1880 гг. выросло с 9013 тыс. до 9207 тыс. (лошади) и с 10 828 тыс. до 11 458 тыс. (крупный /226/ рогатый скот), но в среднем на двор даже несколько сократилось ввиду опережающего прироста населения.
К концу века для здравомыслящих россиян становилось все более очевидным, что пережитки крепостничества – это чудовищный тормоз на пути сельского хозяйства (главным образом) и всей отечественной экономики к прогрессу. Весь ход экономического развития страны неумолимо ставил царизм перед выбором: либо пойти на устранение крепостнических пережитков посредством радикальной реформы, либо стать жертвой грандиозной и разрушительной революции.
Примечания
1. См.: Переход от феодализма к капитализму в России. Материалы Всесоюзной дискуссии. М., 1969. С. 79-80.
2. См.: в особенности: Соловьева А.М. Промышленная революция в России в XIX в М., 1990.
3. См.: Исторический очерк развития железных дорог в России с их основания по 1897 г. СПб., 1898. Вып. 2. Прил. Табл. 1.
4. Петербург еще в 1890 г. стал первым в России городом-миллионером и вошел в десятку крупнейших городов мира.
5. Валуев П.А Дневник 1877-1884гг. Пг., 1919. С. 195.
6. См.: Кучинский Ю. Очерки по истории мирового хозяйства. М., 1954 С. 27, 31.
7. К концу XIX в. все крестьянство России имело 138,8 млн. десятин, помещики - 101,7 млн. (как правило, лучших земель).
8. См.: Дружинин Н.М.. Русская деревня на переломе (1861-1880). М., 1978. С. 157 - 158 , 175, 179.
Народ и реформы
Многомиллионное крестьянство России встретило великую реформу 1861 г. взрывом негодования. Получив волю почти без земли, крестьяне отказывались верить случившемуся, говорили: «Нас надули! Воли без земли не бывает!» «Минута разочарования», которую предвидел Александр II, растянулась на годы и вылилась в небывалый подъем крестьянского движения.
Формы протеста крестьян были различными. Очень многие не верили в подлинность царских «Положений 19 февраля», полагая, что они подложны, подменены барами, которые-де настоящую царскую грамоту утаили. Иные толмачи из крестьян доказывали, что в царских «Положениях» есть статья, предписывающая пороть всякого, кто прочтет помещичью фальшивку и поверит ей. В качестве же истинных, «взаправских» «Положений» ходили по рукам поддельные манифесты с такими пунктами: «Во время жатвы на работу к помещику не ходите, пусть убирает хлеб со своим семейством» – и даже: «Помещику оставляется земли пахотной участок на его семью такой же, как и мужику, а больше ничего».
Пока шли толки о настоящих и фальшивых «Положениях», крестьяне почти повсеместно отказывались работать на помещиков и повиноваться властям, а местами, особенно в первые месяцы после 19 февраля, когда еще свежо было разочарование в реформе, поднимались на восстания. Самые сильные из них вспыхнули в Пензенской и Казанской губерниях. В апреле 1861 г. взбунтовались крестьяне Чембарского и Керенского уездов Пензенской губернии. Центр, «самый корень бунта», ло словам губернатора, был в деревне Кандеевка. Бунт охватил до 14 тыс. бывших крепостных и вошел в историю под названием «Кандеевское восстание» как самый громкий протест крестьян против реформы 1861 г. /227/ Многотысячные толпы кандеевских бунтарей с красным знаменем разъезжали тогда на телегах по деревням Пензенской и соседней Тамбовской губерний, всюду провозглашая: «Земля вся наша! На оброк не хотим, работать на помещика не станем!» Крестьянский вожак Леонтий Егорцев не уставал повторять, что царь направил крестьянам «взаправскую» грамоту с полным освобождением их от помещиков, но помещики ее перехватили, после чего царь через него, Егорцева, приказал: «Всем крестьянам выбиваться от помещиков на волю силою, и если кто до Святой Пасхи не отобьется, тот будет, анафема, проклят».
Бывалый, испытавший все тяготы крепостной жизни, розги, тюрьму и бега, 65-летний Егорцев еще до появления в Кандеевке, по розыскным данным, «назвался великим князем Константином Павловичем (давно, за 30 лет до того, умершим.– Н.Т. ) и возмутил крестьян разных имений» на границе Пензенщины и Тамбовщины. Восставшие крестьяне боготворили Егорцева. Все окрестные села присылали за ним тройки, а наиболее восторженные почитатели водили его под руки и носили за ним скамейку.
Кандеевское восстание было разгромлено 18 апреля (как раз под «Святую Пасху») регулярными войсками под командованием флигель-адъютанта царской свиты А.М. Дренякина. Десятки крестьян были убиты и ранены, сотни – выпороты и отправлены в Сибирь на каторгу и поселение. Самому Егорцеву удалось скрыться (крестьяне бесстрашно шли под пули и на дыбу, но его не выдавали). Впрочем, через месяц, в мае 1861 г., этот колоритный вожак крестьянской вольницы умер.
Одновременно с Кандеевским разгорелось другое восстание крестьян – в Спасском уезде Казанской губернии. Оно охватило до 90 деревень с центром в селе Бездна. Здесь тоже выдвинулся авторитетный вожак, своеобразный идеолог восстания – молодой бездненский крестьянин Антон Петрович Сидоров, вошедший в историю как Антон Петров. Он толковал «Положения 19 февраля» желательно для крестьянства, т.е. вкладывал в них смысл, противоположный тому, который они в себе заключали: не нужно повиноваться властям, платить оброк и ходить на барщину, а надо гнать помещиков с крестьянской земли; «помещику земля – горы да долы, овраги да дороги и песок да камни, лесу ему ни прута; переступит он шаг со своей земли – гони его добрым словом, не послушался – секи ему голову, получишь от царя награду».
Крестьяне стекались к Петрову толпами и приступили даже по его указанию к смене местных властей. Когда в Бездну прибыли карательные войска под командованием флигель-адъютанта графа А.С. Апраксина, крестьяне, предусмотрительно удалив /228/ из села женщин, горой встали на защиту Петрова и не хотели его выдавать. Казанское дворянство, напуганное восстанием, объявило Антона Петрова «вторым Пугачевым» и требовало от Апраксина решительных мер. Апраксин пустил в ход оружие. Больше 350 крестьян были убиты и ранены. Антон Петров вышел к солдатам с текстом «Положений 19 февраля» над головой.
Александр II на донесении Апраксина о расстреле бездненских крестьян пометил: «Не могу не одобрить действий гр. Апраксина». Антона Петрова царь повелел «судить по полевому уголовному уложению и привести приговор в исполнение немедленно», предрешив тем самым осуждение Петрова на смертную казнь. 17 апреля Петров был приговорен к расстрелу и 19-го казнен.
Менее значительные, чем Кандеевское и Бездненское, но тоже многолюдные и упорные выступления крестьян против реформы 1861 г. прошли во многих великорусских, а также украинских и белорусских губерниях. Иные из них властям удалось подавить только силами войск. Так, 15 мая в с. Самуйлове Гжатского уезда на Смоленщине войска атаковали двухтысячную толпу крестьянских бунтарей, которые, как это засвидетельствовано в официальном акте, «с неистовым энтузиазмом бросились на солдат, обнаружив намерение отнять у них ружья», причем погибли 22 крестьянина. Железом и кровью усмирили каратели и крестьян с. Рудни Камышинского уезда Саратовской губернии, где в роли главного усмирителя выступил еще один флигель-адъютант – Янковский.
1861 год дал невиданное в России число крестьянских протестов. Но и в 1862-1863 гг. борьба крестьян развертывалась с огромной силой, хотя и меньшей, чем в 1861 г. Вот сравнительные данные о количестве крестьянских волнений:
Показательно, что до объявления реформы, с 1 января по 5 марта 1861 г., было всего 11 волнений, а с 5 марта до конца года – 1848. Большую цифру даст только 1905 год.
Небывалый за все XIX столетие размах крестьянского движения 1861-1863 гг. обнаружил его слабости, очевидные даже для современников. Оно было стихийным, без четкого руководства и организации (такие вожаки и даже «идеологи», как Леонтий Егорцев и Антон Петров, являлись исключениями). Крестьяне руководствовались наивными (зачастую царистскими) иллюзиями. Наконец, движение было локальным, захватив спорадически /229/ тысячи деревень, тогда как сотни тысяч других (иногда соседних) оставались покорными.
Тем не менее царизм с немалым трудом подавил сопротивление крестьян, отрядив против них кроме войск внутренней стражи еще 64 пехотных и 16 кавалерийских полков регулярной армии. Александр II явно обременял карательными функциями своих флигель-адъютантов. Герцен поэтому иронически предложил ему выбить по случаю освобождения крестьян от крепостного права такую медаль: с одной стороны венок из розог, связанных флигель-адъютантским аксельбантом, а с другой – надпись: «Сим освобождаю!» Лишь с конца 1863 г. крестьянское движение резко пошло на убыль:
1864 г. - 156 волнений
«Гидра мятежа», как говорили при царском дворе, была раздавлена.
Это вовсе не означало, что российское крестьянство примирилось с реформой 1861 г. Либеральный публицист Ф.П. Еленев (Скалдин) и в конце 60-х годов свидетельствовал о «всеобщем между крестьянами ожидании новой или чистой воли», Крестьянская масса полнилась слухами о грядущем переделе земель и продолжала борьбу за свое право на жизнь хотя бы с минимальным достатком. Крестьяне разных губерний в жалостливых прошениях к министру юстиции К.И. Палену, министру внутренних дел А.Е. Тимашеву и к самому царю взывали о наделении «где-либо землею», о замене неудобных земель удобными, об ограждении от произвола властей. Губернаторы доносили министру внутренних дел, а министр – царю о все новых формах протеста крестьян против их экономического удушения. Почти повсеместно крестьяне отказывались вносить непосильные выкупные платежи, многочисленные – оброчные, подушные, земские, мирские, штрафные и прочие – сборы. С 1870 г. они стали отказываться даже от наделов из-за несоответствия между их доходностью и установленными за них платежами. Пермские крестьяне образовали особую «секту неплательщиков», которая объявила греховным взыскание с трудящегося люда непомерных налогов. Все это держало российскую деревню пореформенных лет в состоянии хронической напряженности, чреватой новыми бунтами.
Хотя материальное (как и правовое) положение российского крестьянства после 1861 г. стало лучше, чем до реформы, оно оставалось еще для цивилизованной страны, великой державы нетерпимым. Достаточно сказать, что крестьяне и после освобождения большей частью жили в «курных» (или «черных») избах. Колоритно описал их крестьянский сын, народник Е.Е. Лазарев /230/ (прототип Набатова в романе Л.Н. Толстого «Воскресение»). Дым в такой избе «из печного чела должен был валить прямо вверх к потолку, наполняя собою всю избу чуть не до самого пола, и выходить в отворенную дверь (а летом и в окна) наружу. Так было летом, так было и зимой. Вследствие этого по утрам, во время топки печи, обитатели этих жилищ ходили обыкновенно согнувшись, со слезами на глазах, кряхтели, пыхтели и откашливались, глотая время от времени чистый воздух близ самого пола». Это называлось «топить по-черному». В таких избах крестьяне жили многолюдными семьями, а зимой «к двуногому населению приобщалось население четвероногое – телята и ягнята, к которым по утрам и вечерам приходили их матери покормить молоком. Коровы-новотелы морозной зимой по утрам сами являлись в избу доиться, протискиваясь сквозь узкие сенные и избные двери с бесцеремонностью исконных членов семьи…».
Тем временем формировался и вступал в борьбу за свои права рабочий класс. В условиях его жизни и даже в характере и способах борьбы было много общего с положением крестьянства. Рабочие 60-х годов еще сохраняли тесные связи с деревней. Статистические обследования трех промышленных уездов Московской губернии показали, что 14,1 % рабочих с 18 лет и 11,9 % в возрасте с 14 до 18 лет уходили сезонно на полевые работы. Так называемые сельские работники, выполнявшие на фабриках и заводах подсобные операции, стремились к тому, чтобы получить достаточный для пропитания надел и уйти с предприятия.
Бедствовали рабочие не меньше (если не больше), чем крестьяне. До 1897 г. рабочий день в промышленности не был нормирован и, как правило, составлял 13-15 часов, а порой доходил и до 19-ти (как на машиностроительном заводе Струве в Москве). При этом рабочие трудились в антисанитарных условиях, без элементарной техники безопасности. «Как-то мои друзья ткачи повели меня на фабрику во время работы. Боже мой! Какой это ад! – вспоминал очевидец об одной из петербургских фабрик.– В ткацкой с непривычки нет возможности за грохотом машины слышать в двух шагах от человека не только то, что он говорит, но и кричит. Воздух невозможный, жара и духота, вонь от людского пота и от масла, которым смазывают станки; от хлопковой пыли, носящейся в воздухе, получается своеобразный вид мглы Стоять приходится неизбежно, так как сидеть не полагается, да и сесть, кроме подоконника, негде, а на подоконнике сидеть нельзя – «свет застишь» – не дозволяется. Я пробыл на фабрике не более двух часов и вышел оттуда очумелый, с головной болью».
Ткачи этой фабрики работали, стоя, по крайней мере, на обеих ногах. А вот свидетельство рабочего Кренгольмской мануфактуры в Нарве В.Г. Герасимова: «На работу нас поднимали в 4 часа утра. Я работал на ватерных машинах, и мне приходилось /231/ стоять все время на одной ноге, что было очень утомительно. Этот адский труд продолжался до 8 часов вечера». Труд в таких условиях был тем более «адским», что рабочих заставляли выполнять запредельные нормы выработки. Так, мастеровые железнодорожных депо в Калуге жаловались, что хозяева задавали им такие «уроки», каких «не в состоянии выработать лошадь».
Тяжкими «уроками» молодые российские капиталисты душили не только взрослых мужчин, но и детей, и женщин. Женский труд широко эксплуатировался в легкой промышленности (в Петербурге 70-х годов женщины составляли 42,6 % рабочих, занятых на обработке волокнистых веществ) и применялся даже в металлургии. Дети же и подростки с 10-12 лет (иногда и с 8-ми) работали буквально всюду. По данным 70-х годов, на Ижевском оружейном заводе несовершеннолетние в возрасте от 10 до 18 лет составляли 25 % всех рабочих, а на тверской фабрике Морозова – 43 %. Газета «Русские ведомости» в 1879 г. так писала о труде малолетних на фабриках г. Серпухова Московской губернии: «Положение детей, из-за 4-5-рублевого жалованья обреченных на изнурительную 12-часовую работу, в высшей степени печальное. К сожалению, эти изможденные, бледные, с воспаленными глазами существа, погибающие физически и нравственно, до сих пор еще не пользуются в надлежащей степени защитой со стороны закона. А между тем эта юная рабочая сила представляет весьма солидный процент всех сил, занятых на местных фабриках; так, на одной фабрике г. Коншина работают до 400 детей».
Оплата столь тяжкого труда рабочих в первые десятилетия после «великих реформ» была грошовой. Спорадическое повышение заработной платы далеко отставало от роста цен. М.И. Туган-Барановский приводил такие данные по одному из крупнейших в России Иваново-Вознесенскому промышленному району: зарплата за все виды труда повысилась к началу 80-х годов сравнительно с концом 50-х на 15-50 %, а цена ржаного хлеба – на 100%, масла – на 83%, мяса –почти на 220%.
Мало того, существенную часть (до половины!) и без того жалкой заработной платы хозяин отбирал у рабочего в виде штрафов. До того как был принят в 1886 г. закон о штрафах, предприниматели штрафовали рабочих безудержно и цинично. Например, «Общие условия найма» в «расчетной книжке», которую выдавала своим рабочим контора ситценабивной мануфактуры Лопатина во Владимирской губернии, гласили: «На работу фабричные и мастеровые обоего пола и всякого возраста должны являться не позже десяти минут после звонка под опасением записи в сей расчетной книжке взыскания с них той /232/ платы, которая причитается им за целый рабочий день». Итак, за 11 минут опоздания полагалось отработать бесплатно весь день! Из других пунктов тех же «условий» явствует, что хозяин мог штрафовать рабочего по всякому поводу, а за «дурное поведение» в любое время уволить. Разумеется, под мотивировку «дурное поведение» хозяин мог подвести любого из неугодных ему работников.
Адский труд при грошовой оплате не позволял рабочим обеспечить себе хотя бы элементарное человеческое существование. Жили они со своими семьями нищенски, большей частью в бараках и казармах, мало подходивших «даже для стойла коровы или лошади, не только для человеческого жилища», или в подвалах вроде того, который описан инспектором земской управы Петербургского уезда, обследовавшей жилищные условия столичного пролетариата за 1878 г.: «Представляя из себя углубление в землю не менее 2 аршин, он (подвал.– Н.Т. ) постоянно заливается если не водою, то жидкостью из расположенного по соседству отхожего места, так что сгнившие доски, составляющие пол, буквально плавают, несмотря на то что жильцы его усердно занимаются осушением своей квартиры, ежедневно вычерпывая по нескольку ведер. В таком-то помещении при содержании 5 1/3 куб. сажен убийственного самого по себе воздуха я нашел до 10 жильцов, из которых 6 малолетних». В.В. Берви-Флеровский, досконально изучивший положение российских рабочих 60-х годов, пришел к выводу: условия жизни рабочего «таковы, что он должен отказаться или от существования, или от достоинства человеческого».
Все это заставляло рабочих критически размышлять о своем положении. Василий Герасимов свидетельствовал: «Я часто задумывался над этими фактами, проводя параллель между условиями, окружавшими нас, и условиями, при которых жили наши хозяева-фабриканты, питающиеся нашей кровью, заедающие нашу жизнь в буквальном смысле этого слова. Я сознавал ненормальность, несправедливость этого порядка вещей Я только не знал, как выйти из этого положения».
Первые шаги рабочего движения в России после 1861 г. были сравнительно робкими (жалобы, «покорнейшие прошения», побеги, иногда бунты и стачки), но отличались пролетарской направленностью – против штрафов и непосильных «уроков», за сокращение рабочего дня и увеличение зарплаты. Некоторые из них заключали в себе уже и симптомы политического протеста. Так, рабочие Людиновского завода Мальцева в Калужской губернии говорили на дознании, что заводовладелец мстил им за то, что они не ходили к нему с хлебом-солью в честь объявления реформы 1861 г. По мере того как рабочие все сильнее разочаровывались в /233/ последствиях «великих реформ», их борьба нарастала: если за 60-е годы подсчитано 51 выступление рабочих (стачек и волнений), то за 70-е – уже 329.
Царское правительство с тревогой следило за протестами рабочих и пыталось успокоить их видимостью попечительства, не обижая при этом, однако, и фабрикантов. Характерен такой пример: в июле 1869 г. московские власти запретили работы на фабриках и заводах в праздничные дни, передав окончательное решение по этому вопросу фабрикантам, а те решили все оставить по-старому.
В тех же случаях, когда рабочие прибегали к «беспорядкам», к стачке или бунту, царизм помогал хозяевам давить недовольных беспощадно. «Зачинщики» и «вожаки» заковывались в кандалы и отправлялись в остроги (как на Людиновском заводе Мальцева в апреле 1861 г.), приговаривались к наказанию плетьми и ссылке в каторжные работы (как на Лысвенском заводе Пермской губернии той же весною). Трудового законодательства до середины 80-х годов в России вообще не было, а существующие законы ограждали права не рабочих, а их хозяев. Стачка, как и «бунт против власти верховной», считалась государственным преступлением, и за участие в ней рабочие подлежали уголовному и административному преследованию. Символичным для 70-х годов было заявление начальника полиции рабочим петербургских мастерских Главного общества российских железных дорог в ответ на их экономические требования: «У всех своя должность: поп служит обедню, доктор лечит, а я приехал вас душить Я знаю, что у вас есть человек десять или двадцать зачинщиков. Я их вырву у вас, вырву – в Сибирь сошлю. А захочу – 100 человек пошлю в Сибирь!»
Таково было отношение властей к рабочим в их борьбе с капиталистами. Неудивительно, что рабочее движение в России обретало все больший размах и все более острые формы. В 1871 г. московский губернатор князь А.А. Ливен резонно, даже с некоторым опозданием, заключил: «Можно сказать, что и на наших часах подходит стрелка к тому моменту, который может прозвучать над нами рабочим вопросом , вопросом антагонизма между трудом и капиталом».
Примечания
1. Крестьянское движение в 1861 г. после отмены крепостного права. М.; Л., 1949. Ч. 1.С. 63.
2. См.: Крестьянское движение в России в 1857 - мае 1861 гг. Сб. документов. М., 1963. С. 736; Крестьянское движение в России в 1861-1869 гг. Сб. документов. М., 1964. С. 798-800.
3. См.: Туган-Барановкий М.И. Русская фабрика в прошлом и настоящем. М., 1938. Т. 1.С. 349.
4. Берви-Флеровский В.В. Положение рабочего класса в России. М., 1938. С. 442.
5. Община. 1878. N° 3-4. С. 27, 28.
6. Рабочее движение в России в XIX в. Сб. док. и мат-лов. М., 1950. Т. 2 Ч. 1. С.
Рабовладение, феодализм, капитализм – просто разные термины одного и того же явления... угнетение большинства
За последние полтора века человеческой истории энерговооружённость и эффективность производства выросли на порядки, а численность населения Земли всего в 7 раз. Тогда, почему в условиях резкого повышения эффективности производства не сокращается продолжительность рабочего дня, а для того, чтобы «сводить концы с концами» и сохранить потребительский статус, людям приходится работать всё больше и больше?
«В большинстве своём люди трудятся по целым дням, лишь бы прожить, а если остаётся у них немножко свободы, они до того пугаются её, что ищут, каким бы способом от неё избавиться…» Иоганн Гёте «Страдания юного Вертера»
За последние полтора века человеческой истории энерговооружённость и эффективность производства выросли на порядки, а численность населения Земли всего в 7 раз. Столь существенные изменения в сфере техники и технологий вызваны как переходом от использования в производстве преимущественно мускульной силы человека и животных к использованию техногенной энергии; так и скачком научно-технического прогресса.
Тогда, почему в условиях резкого повышения эффективности производства не сокращается продолжительность рабочего дня, а для того, чтобы «сводить концы с концами» и сохранить потребительский статус, людям приходится работать всё больше и больше?
Для ответа по существу на поставленный вопрос, необходимо понять, какие задачи стоят перед человечеством. Если предельно обобщить, то таких задач выявляется всего две.
Задачи человечества
Задача первая – обеспечение условий выживания и развития биологического вида, т.е. обеспечение приемлемого уровня жизни.
Задача вторая – осознание и реализация целей человечества (и каждого по отдельности), ради которых человечество помещено в биосферу планеты.
Для каждого человека это означает, что, соучаствуя в коллективной деятельности, он обеспечивает себе и своей семье достаточное количество пищи, одежды, жилья и других жизненно необходимых вещей. Когда эти первичные потребности удовлетворены, у человека должно остаться достаточно времени и средств для воспитания детей, саморазвития и улучшения общества.
Исходя из практики Жизни, наиболее эффективная продолжительность рабочего дня не превышает 4-х часов . Если же человек в индустриальном секторе загружен работой по 12-15 часов в сутки, как сейчас это происходит в Китае, такой темп жизни выдерживает лишь молодёжь, и то на срок не более 2-х лет.
По подсчётам учёных, при уровне развития технологий, который достигнут к 60-м годам ХХ века, для производства жизненно необходимых человеку вещей продолжительность рабочего дня составляет не более 1 часа в сутки .
Выходит, что Прохоров , предложивший в 2011 году увеличить рабочую неделю до 60 часов, только с виду преследовал цели в отношении производства. На самом же деле, это цели его хозяев, и лежат они вне экономики. Его хозяева – управленцы глобального уровня, которые преследовали иную цель – сохранение монополии на управление делами общественной в целом значимости.
Как сказал классик Иоганн Вольфганг Гёте: «Нет рабства безнадёжнее, чем рабство тех рабов, Себя кто полагает свободным от оков…»
С точки зрения рабовладельцев, для того чтобы человек всё время был занят выживанием, а не достижением целей, ради которых он появился на свет, необходимо делать следующее:
1) Не сокращать продолжительность рабочего дня (при социализме Сталина намечалось сокращение рабочего дня);
2) Не допускать роста покупательной способности денежной единицы (при социализме Сталина происходило ежегодное повышение покупательной способности денежной единицы, путём понижения стоимости товаров, в связи с увеличением объёма производства товаров);
Пункт первый. Не сокращать продолжительность рабочего дня
В начале своего развития, человечество должно выйти на уровень производства, который позволяет бесперебойно удовлетворять жизненно важные потребности большинства людей. Когда жизненно важные потребности большинства удовлетворены, коллективный и индивидуальный труд становятся средствами поддержания этого уровня жизни, а высвобождающееся время и ресурсы, человечество должно направить на достижение целей, ради которых оно появилось на планете Земля.
Реальность такова, что организаторы текущего мирового порядка осуществляют управление на основе отслеживания тенденций, проявляющихся в обществе: у них нет своей армии и разветвлённого административного аппарата, зато за счёт обладания методологией познания, они способны войти в любую сферу человеческой деятельности. Те виды человеческой деятельности, которые укладываются в их концепцию управления, они поддерживают, а остальные стараются подавить. И в этом они подобны садовнику: поливающему, подрезающему, прививающему плодовое дерево.
Рассмотрим, как в ходе Глобального исторического процесса, проявлялась деятельность этого «садовника», задачей которого является обеспечить полную занятость человека и тем самым не дать ему исполнить своё предназначение на Земле.
В настоящее время часть учёных выделяет три основных стадии технологического развития общества. Если взглянуть на них сквозь призму задачи обеспечения полной занятости, то вместо этапов развития общества можно увидеть этапы развития системы скрытого рабовладения :
В аграрном обществе большинство людей были заняты в сельском хозяйстве, где при производстве продукции преобладало использование мускульной силы человека и животного. Обеспечить полную занятость стало возможным за счёт внедрения:
– во-первых , неэффективного земледелия с использованием отвального плуга, в результате применения которого урожайность падала, а рост технической вооружённости шёл только на увеличение посевных площадей, чтобы прокормить растущее население;
– во-вторых , скотоводства в промышленных масштабах и личном подворье, которое гарантирует круглогодично-круглосуточную занятость, т.к. производственный цикл в нём в среднем равен 6-12 месяцам, а управление личным хозяйством требует ежедневной занятости, без возможности оставить хозяйство на кого-либо. Даже если питание мясом является одним из видовых типов питания человечества, то по ресурсоёмкости и затратам времени данный тип питания не является оптимальным.
Но наука и техника развивались, что приводило к росту производства. Общество стало переходить от натурального хозяйства и бартера к товарному производству и торговле.
К 19-му веку темпы роста населения оказались гораздо выше темпов роста площадей сельскохозяйственных угодий и скотоводства, поэтому пришлось перейти на новый уклад, который был назван «индустриализацией» .
В индустриальном обществе глобализатор-«садовник» решил поддержать тенденцию к созданию искусственной среды обитания – техносферы, где развитие техники и численность населения должны быть легко управляемы. Для контроля над распространением техники и технологий были изобретены исторически сложившиеся академии наук и авторское право, которые позволяют осуществлять монопольный доступ к знаниям.
Чтобы контролировать численность населения, большая его часть должна быть сконцентрирована на ограниченных площадях, где с него легко «стричь капусту» во время естественного вырождения из-за жизни в искусственной среде.
Таким образом, задача обеспечения полной занятости была решена за счёт направления потенциала общества, высвобождающегося в сельском хозяйстве, на обеспечение жизнедеятельности всё усложняющейся техносферы.
Когда в результате развития техники и технологий, уровень производства стал выше уровня возможного потребления, возникла необходимость изобретать искусственные потребности человека и снижать ресурсные и технические характеристики выпускаемой продукции, внедряя в производство систему преднамеренного устаревания . Далее общество было переведено на следующий этап так называемого «развития».
Постиндустриальное общество. После того, как в определённой индустриализированной части света, устойчиво функционирует множество сетей: связи, транспорта, электрических и прочих, а также структур, оказывающих услуги, проблема занятости местного населения решена необходимостью постоянного поддержания их в работоспособном состоянии. Проект Глобализации может двигаться дальше: большинство индустрии переносится в другую часть планеты, где общество находится на аграрной стадии.
Так, например, было с Японией . Когда в Японии была развита вся необходимая инфраструктура для обеспечения полной занятости местного населения, ей был присвоен статус «постиндустриальной» страны, а индустриализацию стали экспортировать в другие страны Азии.
Мы видим, что как бы человечество ни совершенствовало техносферу, без высвобождения времени на личностное развитие человек обречён выживать, так и не осознав своего предназначения на Земле. Поняв это, Иосиф Виссарионович Сталин , отвечая на вопрос об условиях культурного роста общества, в своей работе «Экономические проблемы социализма в СССР», писал:
«Было бы неправильно думать, что можно добиться такого серьёзного культурного роста членов общества без серьёзных изменений в нынешнем положении труда. Для этого нужно прежде всего сократить рабочий день по крайней мере до 6, а потом и до 5 часов. Это необходимо для того, чтобы члены общества получили достаточно свободного времени, необходимого для получения всестороннего образования…»
Но, на Западе, погрязшем в скрытом рабовладении, бытовали иные подходы: от расстрела демонстрации американских рабочих в мае 1886 за требование 8-ми часового рабочего дня, до Джона Кейнса, выбалтывающего соображения о свободном времени для «элиты»: «Как состоятельный человек, он [Гезелл] мог посвятить последние десятилетия своей жизни двум самым восхитительным занятиям, доступным тем, кто не должен зарабатывать себе на жизнь,– литературному труду и опытам в сельском хозяйстве…»
Пункт второй. Не допускать роста покупательной способности денежной единицы
Покупательная способность денег – это способность денежной единицы обмениваться на определённое количество товаров. Соответственно, покупательная способность зарплаты, пенсии или пособия – это то, сколько товаров может купить отдельно взятый человек на этот доход.
Чтобы удерживать человека в состоянии выживания, не позволяя достигать целей, ради которых он живёт на Земле, во всех типах обществ, используются два основных вида инструментов:
I. Инструмент первый – Центральный банк
Центральные банки представляют собой закрытую корпорацию банкиров-ростовщиков и являются инструментом надгосударственного управления. Они не подконтрольны правительствам стран, в которых находятся, а главное средство достижения их целей – это кредитование под процент.
В 1906 году, генерал царских спецслужб, А.Д. Нечволодов в своей книге «От разорения к достатку» писал о социологической доктрине, составленной для банкиров их хозяевами:
«Люди эти свято помнят завет Моисеев, данный им своему народу в пустыне: Ты будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать в займы; и господствовать будешь над многими народами, а они над тобой господствовать не будут…» (Второзаконие XV. 6)
В начале 21-го века все до единой страны мира стали должниками транснациональных кланов банкиров-ростовщиков. Изъяв деньги у населения, эта корпорация возвращает в оборот ровно столько, сколько посчитает нужным, без учёта потребностей реального сектора производства. Когда эта алгоритмика доходит до еды и жилья, то общество подвергается финансово-экономическому геноциду.
Но истории известны примеры иных воззрений по вопросу ростовщичества:
– уже более 1300 лет ростовщичество явно отрицается в Коране:
276(275). Те, которые пожирают рост, восстанут только такими же, как восстанет тот, кого повергает сатана своим прикосновением. Это – за то, что они говорили: «Ведь торговля – то же, что рост». А Аллах разрешил торговлю и запретил рост. К кому приходит увещание от его Господа и он удержится, тому (прощено), что предшествовало: дело его принадлежит Аллаху; а кто повторит, те – обитатели огня, они в нём вечно пребывают! (Сура 2 – Корова).
– суть ростовщичества понимал и Сталин. Осознав, что доллар – это инструмент порабощения мира транснациональными кланами банкиров-ростовщиков, в 1950 году он перестал обеспечивать рубль долларом и привязал его к золоту, чем создал альтернативную глобальную кредитно-финансовую систему.
II. Инструмент второй. Средства массовой информации и сложившаяся культура навязывают каждому слою общества свой уровень потребления
Современная производственно-потребительская система настроена на удовлетворение в первую очередь потребностей «элиты», а потребности остального населения удовлетворяются по остаточному принципу – «лишь бы не передохли» . Но и «элита», и «простонародье», несмотря на разницу в потреблении, являются заложниками системы рабовладения, потому как мировоззренческая разница между ними отсутствует!
Для недопущения перемешивания слоёв общества, каждому социальному статусу должен соответствовать определённый уровень потребления. В данном случае важна статистика в соответствии с которой, 80% общества будут потреблять то, что им навязано.
Таким образом, всё общество оказалось «в долгах как в шелках», а зарплаты что бедных, что среднего класса хватает примерно на месяц-два потребления, соответствующего статусу.
Если человек смог заработать денег на приемлемый уровень жизни и высвободить время, то в соответствии с представлениями рабовладельцев, всё свободное время он должен затрачивать на собственную деградацию.
Реальность такова, что все потребности человека можно разделить на два класса:
– демографически обусловленные потребности, без удовлетворения которых невозможна комфортная жизнь и воспитание подрастающих поколений: вода, еда, одежда, жильё, транспорт, связь, образование;
Следует отметить, что при бездумной гонке потребления, некоторые безвредные сами по себе продукты и услуги также могут представлять угрозу здоровью .
Чтобы подавить творческий потенциал людей, занять их время и разорвать связь с происходящим в реальной жизни, используя для этого заработанные ими же средства, в культуре поддерживаются традиции потребления различных ядов – алкоголя , табака и других интоксикантов , а с недавнего времени применены технологии виртуальной реальности .
Компьютерные игры, некоторые виды музыки, фильмов, телепередач и литературных произведений позволяют «убить свободное время» , забив голову бесполезной, а часто и вредной информацией. Сегодня это воплощено в различных достаточно компактных гаджетах, легко носимых с собой, подобно сигаретам или бутылке пива – что позволяет постоянно держать индивида под их воздействием.
При этом у рабовладельцев появляется возможность сгружать нужную им информацию непосредственно в бессознательные уровни психики людей, и постепенно человек может утратить способность отличать свои собственные мысли от мыслей, навязанных ему извне. Лишившись творчества , он начинает терять смысл и счастье в жизни, начинает убегать от реальности и искать способы как «убить» свободное время. В то время как людям, свободным от ранее упоминавшихся зависимостей, зачастую не хватает времени на развитие и воспитание детей.
IV. Пункт четвёртый. Вовремя избавляться от неудобных и неугодных элементов общества
По отношению к тем людям, которые смогли выйти из-под всех выше перечисленных воздействий, применяется физическая ликвидация . Например, неконтролируемые или уже не нужные лидеры и политики, неприемлемые писатели и поэты, неугодные общественные деятели и учёные уничтожаются с помощью широкого спектра мероприятий – от неприкрытого террора и заказных убийств, до традиционных в культуре дуэлей и поединков.
С другой стороны, потенциал всего общества периодически гасится в военных конфликтах, в которых гибнут его лучшие представители . При этом можно выделить конфликты двух видов:
– конфликты внутри концепции управления, когда между центрами управления нет разногласий по поводу замысла жизнеустройства;
– конфликты между концепциями управления, когда у каждого центра управления есть своё видение будущего, и он не согласен принять чужой замысел жизнеустройства.
Разницу между ними лучше продемонстрировать наглядными историческими примерами. Так, многие войны Европы называют «междоусобицами». В реальности, это был просто убой неугодных : отбирались наиболее сильные, то есть являющиеся носителями лучшей генетики , их тренировали, а потом вели в бой. Манёвренные бои считались признаком трусости и слабости, а потому предпочитали рубиться «лоб в лоб».
Таким образом, утилизировался потенциал общества, так как в тылу невредимыми оставались не всегда лучшие представители рода человеческого, как по духовным, так и по физическим характеристикам. В итоге – потенциал народа «сбрит» и в исторический момент, когда открыта возможность реализовать иную концепцию жизнеустройства, просто нет тех, кто на это способен . Соответственно, процесс скрытого рабовладения в обществе продолжает течь в том же русле.
Другое дело, когда война идёт между концепциями управления – она идёт «не на жизнь, а на смерть», потому что ставится цель уничтожения носителей иной концепции жизнеустройства. Европейские генералы были очень удивлены и недовольны манёвренными боями Суворова, но Суворов не мог вести себя иначе – Концепция не та. То же самое касается и Великой Отечественной войны.
Подведём итог ранее сказанному
Осознание выше описанного алгоритма обеспечения полной занятости человека в системе скрытого рабовладения позволяет выйти из-под его воздействия, и сейчас для этого есть объективные предпосылки, а именно: действие Закона Времени, когда невозможна монополия на знания и всё тайное становится явным, в том числе и цели глобальных управленцев, вследствие чего, организаторы глобализации на основе библейского проекта порабощения человечества, потеряли управление над многими процессами в обществе, в котором появилась альтернативно-объемлющая концепция управления.
При этом мы не призываем к праздному безделью, которое также ведёт к деградации. Но утверждаем, что производство и распределение продукции в обществе должно быть ориентировано на удовлетворение демографически обусловленных потребностей большинства людей, а не своекорыстных желаний узких кланов «элиты» .
На наш век выпала уникальная возможность осознать происходящее в жизни Земной цивилизации и заняться освоением потенциала её развития. Человечество может отказаться от психологии выживания и выбрать путь осуществления целей, поставленных нам Свыше.
Если же люди проигнорируют эту возможность, то потенциал человечества в очередной раз может быть утилизирован либо в результате биосферной катастрофы, либо в глобальном военном конфликте, почву для которого заправилы библейского Запада усердно подготавливают.
От переосмысления каждым человеком целей своей жизни и выстраивания их по приоритетности зависит, как сложится его жизнь и по какому пути пойдёт всё человечество в целом:
– либо по пути выживания в борьбе с биосферой Земли;
– либо по пути обеспечения демографически обусловленных потребностей каждого человека, с последующим освоением потенциала развития для достижения целей, ради которых человечество существует на планете Земля.
Человек бежит по жизни, не жалея ног.
Дом – работа, дом – работа, отбывая срок.
Выходные – передышка, отпуск, как привал.
Старость, пенсия, одышка, ты сюда бежал?
Может выбрал изначально ты не тот маршрут?
В семь утра подъём, начальник, все ли так живут?
Кто-то видит солнце, звёзды, почему не ты?
Руководство, производство – не до красоты.
Некогда вздохнуть свободно, каждый день борьба
За краюху пенсионных. Говоришь: "Судьба".
Может быть, если покорно принимать её.
Душу пичкая снотворным, падать в забытьё.
В мыльной пене сериалов радугу искать,
Верить – в старости начало и спокойно ждать.
Ждать, когда окрепнут ножки у твоих детей.
По протоптанной дорожке им бежать теперь.
Ты для этого родился? И за этим жил?
Счастья ждал, мечтал, учился, верил и любил?
Если нет, тогда пожалуй, свой замедли бег.
И начни свой путь с начала – новый человек
.
Оксана Белкина , пос. Разумное Белгородской обл.
Обеспечение полной занятости для рабов
Почитал комментарии. Многие плохо восприняли статью. В ответ на их письмена дам следующий видеоматериал:
В каком мире мы живём?
Более подробную и разнообразную информацию о событиях, происходящих в России, на Украине и в других странах нашей прекрасной планеты, можно получить на Интернет-Конференциях , постоянно проводящихся на сайте «Ключи познания» . Все Конференции – открытые и совершенно безплатные . Приглашаем всех просыпающихся и интересующихся…
«Человек- творец истории, и потому, он может и должен быть прогрессором, продвигающим всех нас хотя бы на шаг вперед по пути социального освобождения»
А.В. Бузгалин,
(российский экономист
Проблема взаимодействия теории и социальной практики всегда была и остается одной из ключевых проблем всех наук об обществе. Эта проблема во время переломных, переходных эпох имеет особую актуальность. Поскольку от ее успешного решения зависят не просто жизни отдельных людей в трансформирующихся обществах, но часто на кону стоит и сам успех или не успех выбранной модели общественного развития. Что ярко проявилось в советский исторический период в нашей стране.
О диалектике теории исследователей и исторической практики
Теория и социальная практика всегда пребывают друг с другом в сложном, порой доходящим до полного разрыва друг с другом - взаимодействии. Тем нее менее, всегда были историки, философы, особенно, такие великаны как Гегель, которые конструировали свои теории общественного развития из практики (так как они ее понимали), уверенные при этом, что их концепции исключительно полно отражает социальное бытие, а потому не изменится никогда. Отсюда появлялась такая вера в теорию, сродни религиозной вере. Типа если я верю в Бога, то значит, Он есть.
Излишне самоуверенных философов, историков (типа Г. Бокля утверждавшего, что выводит теорию из истории) сменяли другие (критично настроенные к предыдущим) и предлагали свои, казалось бы, безошибочные концепции осмысления прошлого, настоящего и даже будущего (как во времена советского марксизма), но и их время часто срамило, или существенно корректировало.
Суть этой проблемы была в том, что господствовал внеисторический подход к общественной жизни. Когда сложившееся общество, в котором проживали мыслители, казалось им постоянным и неизменным. Отсюда многие социальные философы, философствующие историки изучали не столько живую и конкретную историю, во всем ее многообразии и постоянном развитии, а историю «вообще», общество «вообще» и человека «вообще». А таких нет в природе любого исторического социума! Зато есть индейцы майя, русские, китайцы, турки- мусульмане, кочевники-джунгары, атеисты, каннибалы и т.д., причем сильно отличающиеся друг от друга в каждую эпоху. Достаточно сравнить русского крестьянина до 1917 г. и русского колхозника, скажем, в году так в 1975.
На деле нет никакого тождества теории и практики. Поскольку любая теория исходит от анализа существующей практики, а не наоборот. Быстро меняющуюся практику- жизнь во всем ее многообразии- ни одна теория не успевает отобразить. А авторский анализ, даже у самых маститых ученых ограничен их умственным и культурным кругозором, но также еще и неизбежной субъективностью автора.
Нельзя заигрываться модной теорией, концепцией (даже авторитетного в своей области ученого) в ущерб «неудобным» историческим фактам, событиям, чье колоссальное и противоречивое множество может привести любого мыслителя в тупик. В науке служить «верно» одной теории неблагодарное занятие – практика всегда подведет. Вернее быстро меняющаяся жизнь. И даже когда мыслителю думается, что он ухватил «за хвост» общезначимую истину, с помощью своей, казалось бы, стройной и непротиворечивой теории, то на деле, это оказывается, всего лишь еще одной пройденной ступенью приближения к истине, а сама истина всегда окажется выше и вновь будет недоступна.
На сегодня уже ни у кого нет былой уверенности, что пользуясь некой крупной концепцией общественного развития, можно открыть исследовательским «ключом» любые темные лабиринты и закоулки исторической памяти, исторических объектов. Вот почему у крупных философов, историков, социологов в чести междисциплинарный подход. И больше критического анализа ко всем историософским и метаисторическим концепциям. Это еще потому, что историческое знание всегда было и остается политизированным. По словам Мишель Фуко знание является всего лишь властью. Неслучайно, философ Эдвард Саид в своем знаменитом исследовании «Ориентализм» хорошо показал неразрывную взаимосвязь между европейской наукой востоковедения и европейским империализмом. Во многом политизированная исследовательская оптика присутствует у всех исследователей, как бы они это не отрицали.
Вдобавок, мы привыкли мерить прошлое, исходя из устоявшихся современных представлений о нем. То есть современными мерками. Но даже современные мерки являются культуроцентричными. И потому они не совсем подходят для разных народов и культур. К тому же, за устоявшимися терминами («феодализм», «капитализм», «социализм») порой скрывается много идеологического и пропагандистского клише (со знаком минус или со знаком плюс), мало связанного с содержанием данного термина -понятия. Эту порой неявную политическую ангажированность исследователя политолог А. Матюхин называет «идеологической субъективностью».
То, что так просто сделать в точных науках, например, провести научную верификацию по- разному трактуемых терминов –понятий и привести к одному результату, совсем не получится в общественных науках. Как точно заметил современный французский мыслитель Томас Пикетти: «Исследования в области общественных наук не преследуют цель установить математически точные истины и заменить собой демократические и состязательные общественные дебаты». Вот почему здесь будет обычно царить настоящий пир разных точек зрения и истолкований (особенно это касается исторического прошлого). Причем все они будут в той или иной мере аргументированы.
И дело здесь будет заключаться далеко не в разнице научных школ и научных методик (хотя это также будет влиять). А в силу родовой неизживаемой субъективности исследователя, в силу присущей тому или иному исследователю идеологии (консерватизм, либерализм, социализм, национализм) или мировоззрения. А также еще и в силу неизбежного культуроцентризма исследователя. Поскольку любое истолкование общественно-исторических процессов всегда несет печать того культурного мировоззрения ученого, в рамках той культурной среды и общества, в которой он сам и воспитан. Любой крупный историк, политолог искренне стремящейся к объективности и «беспристрастности», живет в конкретном историко-культурном обществе с его ценностями и не может быть от него абсолютно свободным, как бы он это не пытался. И это надо помнить всегда, знакомясь с тем или иным научным историческим (и не только) текстом.
По словам отечественного культуролога В.Н. Романова: «В гуманитарных науках социально-культурная включенность исследователя играет иную, более существенную роль: из внешней предпосылки научного знания она превращается здесь в фактор, определяющий саму структуру опыта». Далее он пишет, что зачастую «значение субъекта опыта как носителя культурных доминант начинает в данном случае пересекаться с «объектом». Другими словами культурные взгляды исследователя часто накладываются на изучаемый объект, неизбежно ограничивая тем самым его научную объективность.
Таким образом, появление любой теории и концепции общественного развития следует выводить из той конкретно-исторической обстановки, времени, жизненного уклада, всей суммы культурных ценностей в котором заключен и «варится» тот или иной историк, философ. Все это относится к «идолам пещеры»- так их когда-то называл английский философ Френсис Бекон.
Если отбросить теологическую версию, то нельзя не признать, что всемирно-исторический процесс тысячелетиями и веками формировался стихийно эволюционно, с разными скоростями у разных народов и культур. Порой непрямыми, а окольными путями, с регрессивными откатами (даже на целое тысячелетие, как после падение Рима в V веке), хотя и при активном стремлении масс и особенно властвующей элиты- вождей, королей, ханов, султанов, императоров, - этот процесс подчинить себе, своим целям и задачам. А их цели и задачи пусть и не всегда были адекватными времени, существующей морали, но вполне себе оказались жизнеспособными.
Как тут не вспомнить роль личности в истории, при достижении определенного общественного результата, например создания великого государства!? Неудивительно, еще недавно (в XIX столетии) исторический процесс рассматривали через призму деяний великих личностей и супергероев (религиозных деятелей, монархов, полководцев и т.д.).
А завоеватели уходили и приходили новые, исчезали прежние империи, возникали новые, но история как отдельно взятого народа, так и всемирная история, всякий раз плели свои новые культурные узоры и геоисторические комбинации, зачеркивая старые. Но далеко не полностью. Бессистемного хаоса, как и всякий раз появления новой культуры вышедшей из старой культуры никогда не было. Каждый народ и каждая вполне себе сложившаяся культура развивалась пусть и не в жестких культурных рамках, но все равно с некой культурной заданностью. В соответствии со своей этнокультурной матрицей, ядром (например, таким культурным ядром русской цивилизации и по сей день выступает православие). Пусть и постоянно меняющимся в силу изменения основ социально-экономической жизни.
Сама же эволюция общества делает его со временем более сложным и развитым, в полном соответствии с гегелевской трактовкой итогового «разумного смысла действительности», исходящего из стихийных путей «исторической бессмыслицы». Не только у исследователей, но и у людей, живущих в далекие от нас эпохи, возникало ощущение некого сложившегося социального порядка, целостной системы, независимой от этноса и языка, характерной для большинства народов и культур, даже разделенных географией.
Тем не менее проблема объективного отображения сути действительности, общества целостного, а не отдельных его частей, все равно стоит перед любым исследователем. Умение видеть сам лес, а не только все деревья в лесу. А еще видеть общество не в статике, а в его постоянном движении и изменении. И надо признать, что не у всех это получается. Чаще наблюдается количественное описание всех сторон общества (позитивизм), без выявления его качественных характеристик и понимания сути. А еще чаще - моральное осуждение общественного прошлого.
Однако, по словам выдающегося советского историка А. Гуревича, задача историка-исследователя заключается не в том, чтобы выносить приговоры историческому прошлому, а прежде всего в том, «чтобы понимать ход истории, обнаруживать те силы, которые определяют ее развитие». Под этими силами в разные века были: Бог; выдающиеся монархи; этнос; класс; государство- древнее, средневековое, капиталистическое и т.д... А сегодня либеральные мыслители главным субъектом истории называют Человека. Звучит упрощенно и довольно абстрактно. Что же, вполне допустима такая точка зрения, но она, как и все другие, ярко иллюстрирует господствующие ценности той культуры, в которой живут исследователи ее разделяющие.
О глобально-стадиальном подходе в осмыслении мировой истории
На сегодня всемирно-исторический процесс принято исследовать в рамках двух парадигм: глобально-стадиальной и цивилизационной. Очевидно, что выбранные универсальные концепты «феодализм», «капитализм» и «социализм», отражающие устойчивые и глобальные социальные порядки не могут быть рассмотрены в рамках теории локальных цивилизаций- цивилизациологии. Чего не скажешь о более универсальной глобально-стадиальной концепции истории.
Ясно, что для исследовательского анализа выбранные универсальные концепты «феодализм», «капитализм» и «социализм», в рамках цивилизационной парадигмы будут неуместны. По справедливому замечанию немецкого историка Эдуарда Мейера,- нельзя рассматривать национальную историю изолированно, без связи с целым - всеобщей историей. «Никакой замкнутой в себе национальной истории вообще нет: все народы, вступившие между собой в продолжительное политическое и культурное единение, представляют для истории единство…и, в конце концов, истории отдельных народов, государств, наций являются лишь частями единой, всеобщей истории».
Отсюда в дальнейшем в этой статье будут использоваться глобально-стадиальный, или формационный подходы, изучающий мир как единое целое, где все общества, несмотря на свою этнокультурную специфику, проходят через довольно однотипные стадии своего развития, которые как раз и укладываются в целостные социально-экономические системы. По Марксу, эти целостные и однотипные системы названы «общественно-экономическими формациями». Советский историк Ю. И. Семенов предложил термин «социально- исторический организм», а сокращенно – «социор».
Как известно, Маркс и Энгельс из всех социальных отношений отдавали первенство материальным, а внутри их- экономическим. Согласно их теории истории фундаментом, определяющим базисом любого конкретного общества (социально-экономической формации), является определенная система социально-экономических (производственных) отношений. В базис входят и так называемые производительные силы- сложная совокупность людей, занятых в производстве и так называемые средства производства- своего рода технологический комплекс. На этом базисе вырастает все здание общественно-экономической формации. Поскольку именно базис - производственные отношения- определяют возвышающуюся над ними надстройку в виде совокупности политических, правовых, философских, религиозных и художественных взглядов общества.
Главным социальным противоречием любой общественно-экономической формации является классовый антагонизм между эксплуатируемыми классами и их эксплуататорами. Например, при феодализме (между крестьянами и феодалами), при капитализме (между рабочими и буржуазией). Тут, важно выявить социально-классовые формы эксплуатации (в любой формации) и присвоение прибавочного продукта правящим классом. А затем и объяснить неизбежность классовой борьбы как движущей силы всемирной истории.
Смена общественно-экономических формаций происходит, как считал Маркс, с естественно-исторической необходимостью. Классовая борьба при этом эту необходимость как бы «подгоняет». При этом, ни одна из них (феодализм, капитализм) не сходит с исторической арены, прежде, чем разовьются (и будут исчерпаны) все сущностные производительные силы. Общество, в понимании Маркса, «не может ни перескочить через естественные фазы развития, ни отменить последние декретами». К примеру, если в недрах традиционного общества в странах Востока, России, уже появились и стали вовсю развиваться буржуазные производственные отношения, то все попытки их «отменить» силой, отгородиться от развития капиталистического рынка уже не получится. Как не получится и легко «перепрыгнуть» из одной формации в другую, если старая формация себя не изжила.
Однако именно последний постулат Маркса подвергся существенной ревизии. И причем со стороны «правоверных» российских марксистов- большевиков. В то время как их оппоненты- другие российские марксисты- меньшевики во главе с Г. Плехановым считали, что нужно строго придерживаться теории Маркса и не пытаться «перепрыгивать» революционным путем в социализм, до тех пор, пока капитализм в России не станет зрелым и сам не изживет себя. Но большевики во главе с Лениным, используя удачный политический момент, посчитали возможным начать социалистическую революцию в условиях недостаточной зрелости капитализма в России. Получается, что Ленин нарушил строгую марксистскую догму? Можно сказать и так. Все дело оказалось во взаимоотношениях надстройки и базиса- так, как это было выражено в теории Маркса.
Следует отметить, что даже по Марксу, надстройка не всегда пассивна по отношению к материальному базису. Он допускал возможность обратного влияния надстройки на базис- например, через воздействие политической власти на экономику. Впоследствии Ленин, этот марксистский тезис еще больше обосновал и усилил. История не раз свидетельствовала, что особенно в переходные межформационные периоды (от феодализма к капитализму и т.д.), надстройка (в виде идейно-политических, социокультурных факторов и т.д.) может оказывать решающее воздействие на весь ход общественного развития. В этом и есть суть марксистской диалектики (как единство противоположных сторон предмета), как в общественной практике, так и в его теоретическом осмыслении.
Несмотря на всю справедливую критику почти провиденциалистской (слишком много детерминизма и предопределенности у Маркса) марксистской теории всемирно-исторического процесса, как поступательного прогресса от низших и «простых» общественно-экономических формаций (античный способ производства, феодализм), к более сложным и развитым (капитализм), она является до сих пор функциональной и применимой в научном анализе обществ многих стран. Однако эту поступательность не следует понимать упрощенно - линейно.
Исторический процесс идет нелинейно, разными дорогами, часто со срывами, откатами, длительной реакцией. А порой и циклично, но все же поступательно. Плодотворной для исследователя этого направления является ряд существенных коррекций со стороны наработок школ современного зарубежного неомарксизма, постсоветского критического марксизма и мир-системного подхода- А.Г. Франк, И. Валлерстайн, С. Амин, Дж. Арриги и др. Например, в мир-системном подходе общее развитие общества (включая и ВВП на душу населения) в странах капиталистического центра будет разительно отличаться от аналогичного состояния общества в странах капиталистической периферии. Причина- неэквивалентный обмен (а точнее эксплуатация) между центром и периферией капиталистической мир-экономики. Эксплуатация центром периферии, в свою очередь, вызывает у слаборазвитых ее стран желание сбросить господство центра - высокоразвитых капиталистических стран.
Сторонники мир-системного подхода обратили внимание на постоянные подвижки в лидерстве капиталистической мир-системы. Когда-то это была Великобритания, теперь США. Но все эти страны- западные. Но если ведущие страны западного капитализма (центра) абсолютно доминировали 100 лет назад, то сегодня баланс сил стремительно меняется в пользу Азии, с ее гигантами- Индией, Китаем и т.д. Поэтому некоторые отечественные авторы (Лунев С.И., Любимов Ю.В.) утверждают, что современный западноцентричный капитализм с господством Запада явление временное. И что в будущем в мир-системе возможна глобальная смена лидера: Восток, как и до XVII века, вновь может сменить Запад в качестве мирового центра. Впрочем, последнее вовсе не будет означать кардинальную смену общественно-экономической формации в рамках капитализма. Поменяется лишь ее цивилизационный и геополитический центр.
Феодализм- который поздно «обнаружили»!
Начнем с феодализма исходя из анализа наиболее распространенных его черт и характеристик, существующих в научной литературе. Для классического западноевропейского феодализма характерно соединение власти и земельной собственности в руках так называемых «феодалов». Причем социальный порядок при феодализме неизбежно был децентрализован, и предельно иерархичен. Сословный статус человека в социальной иерархии закреплялся строго наследственно и практически был не изменяем.
Феодализм формировался в Западной Европе веками стихийно, его никто сознательно не строил. При этом в Восточной Европе, и особенно на Руси, процессы феодализации запаздывали. В целом, в Восточной Европе феодальные модели были весьма далеки от классической модели феодализма, обычно отождествляемой с Францией. А на Востоке феодализма в западном его понимании и вовсе не было. Там феодализм наблюдался лишь в виде отдельных хозяйственных укладов, но никак не системы, в виде децентрализованной государственной власти и частной феодальной земельной собственности. Впрочем, впоследствии это не помешало ряду исследователям утверждать, об особом «государственном феодализме» на Востоке (Л. Алаев).
Любопытно, что термин «феодализм» стал применяться во французской научно-просветительской литературе только в XVIII веке, а закрепился историками в XIX в. Причем сразу же феодализм, по словам историка П. Уварова, «… осмыслялся как нечто качественно отличное от той современности, представая своеобразным «антимиром», от наследия которого просвещенные европейцы хотели поскорее избавиться». Вот только уже в XVIII веке, тот описываемый в литературе феодализм (в классическом научном понимании) почти весь исчез. А просвещенный абсолютизм в Западной Европе в XVIII веке, со стремительно развивающимися буржуазными отношениями уже мало походил на классический феодальный порядок, характерный для средних веков. По сути, в той же Франции наблюдался предбуржуазный порядок, но с сословным неравенством и политическим господством аристократии.
Другими словами, люди в Европе целое тысячелетие жили при полном феодализме (VI -XVI вв.), но даже об этом не догадывались! А догадались лишь тогда, когда он (феодализм) почти исчез и наступал новый порядок - капиталистический или буржуазный. Во многом это произошло потому, что наука вообще и науки об обществе в Средние века были в зачаточном состоянии. Ведь невозможно было, исходя из господствовавшего тогда иррационального (религиозно-церковного) сознания и мышления, раскрыть и объяснить всю сложность и динамику развития социально-экономических и политических институтов феодального Средневековья. Зато это стало возможным в эпоху Нового времени. XVIII век - век особый в развитии Европы, в этот последний для Европы предбуржуазный век источником прямого влияния на умы и души людей (в основном элиты) стала не церковь, а интеллектуальное общественное мнение сложившееся в научно-культурных центрах Европы, в первую очередь во Франции.
Знаменитые французские просветители- Вольтер, Монтескье, Руссо и мн. другие, позволили себе не только яростно критиковать, но и «судить» оставшиеся пережитки феодализма (в виде абсолютной монархии, церковной собственности и сеньоральной системы), предлагая его заменить на более совершенный порядок на основе общесословного и равного доступа людей ко всем достижениям политической, социально-экономической и культурной сфер. Их критика «старого порядка» (другое обозначение феодализма) звучала как вынесенный «приговор» авторитетного общественного мнения, что американский историк К. Бейкер удачно назвал «политическим изобретением общественного мнения».
Знаменитая фраза философа Жан Жака Руссо: «Человек рождается свободным, но повсюду он в оковах» - воспринималась, как призыв немедленно сбросить эти «оковы», даже путем революции. Отныне золотой век просветители видели только в будущем, в «новом порядке», построенном на царстве разума, гуманизма и человеческой солидарности - «братства». То, что этот порядок потом назовут «буржуазным», со всеми его негативными оценочными коннотациями, конечно французские просветители не могли четко осознавать. На тот момент в их задачу входило убрать все еще неразрушенные бастионы для нового более прогрессивного строя. И они (просветители) свою лепту в разрушение старого строя и появления нового внесли.
Без масштабной критики (только французами в дореволюционный период были опубликованы несколько десятков тысяч критических статей и памфлетов!) просветителями «старого порядка», без их альтернативных концепций и идей (включая и раннюю европейскую утопическую литературу), вероятно бастионы феодализма удерживались еще дольше. Теоретизирование и рождение новой буржуазной (либеральной) идеологии, безусловно, оказало определенное влияние на окончательную победу капитализма – как более динамичного и демократичного общественного строя. Новые идеи могут изменять мир, если они охватывают массы и их вождей, как это произошло в годы Французской буржуазной революции.
К критическому осмыслению раннего капитализма
Но все-таки, следует отметить, что капитализм, как ранее и феодализм, никто сознательно не строил. Хотя капитализму кроме передовых идей (включая и идеологию Реформации) помогали также усилия государственных властей (особенно в передовых тогда Голландии, Англии, но и Франции и т.д.), которые в XV-XVII вв. волей-неволей выстраивали политические и социально-экономические институты (хитрости «мирового разума» по Гегелю), благоприятствующие окончательной победе капитализма.
А в свою очередь, победа капитализма, с его устремленностью к научно-техническому прогрессу привела к геополитическому и цивилизационному триумфу Европы над всем миром. Через колониальное освоение европейцами всего мира, навязывание ему (где силой, где через рынок) новых социо-экономических отношений и началась неуклонное и победное шествие капитализма по планете. Таким образом, капитализм в незападном мире был связан с колониальным угнетением, что не прибавило ему сторонников там.
«Капитализму» в отличие от «феодализма» повезло больше с изучением его как социального явления. Капиталистическую структуру формации, в виде взаимосвязанных социально-экономических укладов, форм, политической надстройки (в виде политической системы и режима) стали изучать европейские мыслители (а не только Маркс и Энгельс) еще при его становлении и начале его «жизни». Основные черты капитализма: господство в жизни общества капитала и рыночная экономика – все это формировалось на глазах ученых, писателей, которые пытались это осмыслить, как всемирно-историческое явление, применимое к историческим условиям той или иной страны.
Капитализм еще при начале своего становления вызвал не только попытки его осмыслить, но и категорически отвергнуть. Как всегда, критическое осмысление нового строя возникло не в среде проигравших сословий, или вновь угнетенных (пролетариата), а в лице интеллектуального меньшинства. Которые еще полвека назад готовы были приветствовать буржуазный порядок, но столкнувшись с его реалиями (чудовищным неравенством, аморальным культом «золотого тельца») - перешли в лагерь оппонентов. В результате чего, капитализм только-только стал вступать в силу в Европе, как тут же появилась его контридеология - в виде политической теории социализма, во всем противостоящей капитализму.
Некоторые из исследователей, из числа критически настроенных социалистов (многие европейские социалисты-утописты- Сен- Симон, Фурье, а также революционные мыслители- тот же Маркс и Энгельс), исходя из своих идеологических программ, сразу же попытались предложить обществу проект более справедливого общества - «социализм». В знаменитом «Манифесте Коммунистической партии» Маркса и Энгельса (1848 г.), была предложена программа построения социализма- через всемирную пролетарскую революцию, выдвинуты цели, задачи и методы борьбы коммунистических партий и организаций по свержению буржуазного порядка.
Попутно со своими революционно-идеологическими памфлетами, Маркс, затем всю свою жизнь занимался исследованием капитализма. Что привело его к написанию самой знаменитой книге «Капитал» в 3-х томах. В ней Маркс исследовал исторические аспекты первоначального накопления капитала; выявил сущность капитала, порядок его формирования, движения по возрастанию его стоимости и проявления капитала в экономической жизни общества. Производство прибавочной стоимости - через эксплуатацию неоплаченного труда наемных рабочих- из-за чего и образуется прибыль капиталиста, явилось главным теоретическим обоснованием Маркса по необходимости ликвидации капитализма, как несправедливой общественно-экономической системы. Маркс был убежден, что постоянное возрастание эксплуатации рабочих капиталистами, колоссальный разрыв в доходах между нищими рабочими и праздными верхами, политика государства – исключительно в интересах буржуазии: все это вместе взятое неизбежно ведет к непримиримой и острой классовой борьбе, которая должна закончиться победой пролетариата.
Вначале казалось, что анализ Маркса об эксплуататорской сущности капитализма подкрепляется острой революционной борьбой европейского пролетариата- причем почти во всех европейских странах. Одна общеевропейская революция 1848 г. чего только стоила. Но как только первый этап европейского революционного движения «бури и натиска» спал, после поражения Парижской Коммуны (1871), то в западном социалистическом и рабочем движении наметился и реформистский (ревизионистский) путь (у его истоков стоял Э. Бернштейн) от капитализма к социализму. Впоследствии этот путь оказался для западного социалистического и рабочего движения основным, в отличие от радикального- марксистского пути, по которому пошли Россия и другие слаборазвитые страны Востока и ряда стран Восточной Европы.
Быстроразвивающийся, хотя еще находящийся на ранней стадии своего развития капиталистический Запад столкнувшись с постоянными кризисами, яростной борьбой рабочих за свои права, уже на рубеже XIX-XX веков стал медленно трансформироваться в сторону социального государства, что положительно сказалось на материальном положении квалифицированного рабочего класса. Как пишет британский историк Норман Девис в своей работе «История Европы»: «В целом материальные условия рабочих в начале века (XX в. – В.Б.) определенно улучшились. Материально европейское общество преуспевало, но психологически европейцы были весьма обеспокоены». Ключевое слово - «психологически». Важная поправка. Революции случаются никогда все живут плохо, а когда они свое «плохо» ощущают психологически. К тому же когда сравнение скромной жизни тогдашних рабочих резко контрастировало с кричащей роскошью буржуазных верхов.
Разумеется все указанные термины- «феодализм», «капитализм», как и производные от них понятия «феодалы», «буржуазия», «наемные рабочие» и т.д., являются во многом слишком расплывчатыми, собирательными терминами, которые должны конкретизироваться исследователями применимо к конкретно изучаемой эпохе, к конкретно изучаемой стране. И, тем не менее, это вовсе не означает, что все указанные понятия «феодализм», «капитализм» - «не работают», или являются чистым домыслом чересчур абстрагирующихся от действительности мыслителей. Вовсе нет. Накопленный зарубежной и отечественной историографией аналитический багаж различных социальных явлений, демонстрирует нам, что генеральная линия истории многих регионов (всего еврохристианского мира, включая и Россию), отдельных стран, имеет все основания считать, что многие общества, так или иначе, проходят через однотипные стадии- формации (но с рядом важных этно-культурных и цивилизационных оговорок) своего развития.
И если феодализм как поземельная система власти и собственности господствовал больше в Европе, меньше на Руси или почти совсем отсутствовал на Востоке, то капитализм с его рыночной экономикой и господством капитала, в XIX-XX веках сломав традиционные жизненные уклады многих обществ, охватил их всех, и связал собой весь мир. Принципиальное отличие «социализма» от феодализма и капитализма заключается в том, что «социализм», сразу возник как некий мыслительный «проект», как долженствование и предполагаемая цель человечества - который нужно строить сознательно. В его эскизном проекте, представленным многими социалистами- утопистами значится высокопроизводительное и бесклассовое общество с общественной собственностью, управляемое сознательно, научно и в интересах абсолютного большинства населения, которые обязаны трудится не по принуждению, а исходя из развитых у них альтруистических побуждений.
Маркс, как известно, предложил, выделять две фазы вырастающего из недр капитализма социалистического общества, причем вторую, более совершенную фазу назвал «коммунизмом» (в «Критике Готской программы»). Но это было возможно лишь в далекой и далекой перспективе, за горизонтом подлинно научного анализа общества, которое может быть изучаемо в его наличии, а не в его в далеком будущем, то есть прогнозировании - утопии. А мог ли Маркс хорошо описать социалистическое общество, которого он так и не увидел (исключая кратковременный и локальный опыт Парижской Коммуны)? Нет. И он как ученый этого не сделал, за что ему потом пеняли русские марксисты.
Но что было ясно тогда, что социализм может быть построен, только лишь когда будет устранен старый капиталистический порядок, который многими его критиками был объявлен как «реакционный» и «несправедливый». Но это, скорее всего, было идеологическим неприятием капитализма вообще, чем попыткой осмыслить все его, безусловно, прогрессивные стороны. Впрочем, о прогрессивном характере капитализма по сравнению с предыдущими формациями, Маркс, в своих работах на это указывал, что не помешало ему объявить о необходимости подготовки к пролетарской революции для свержения капитализма, как антагонистической формации.
Правда среди европейских и русских марксистов сразу возникла теоретическая дискуссия, напрямую имевшая отношение к социальной практике: нужно ли ждать когда капитализм сам отомрет, или его к этому следует подтолкнуть - через пролетарскую революцию? Но в любом случае, строить по плану социализм приходилось, имея в наличии совершенно разный «строительный» материально-технический и культурно-человеческий «материал». Другими словами, исходя из разного уровня развития стран, в том числе и в уровне самого капитализма.
Ведь капитализм в начале XX века победил далеко не во всех странах мира. Лишь на Западе, но никак не на Востоке, тем более Африке. Ведь даже в России в начале XX столетия капитализм сосуществовал с целым рядом неизжитых докапиталистических укладов и отношений. А значит, капитализм в России и во всем незападном мире объективно имел еще долгую будущую историю развития. Естественно капиталистический порядок, поддерживаемый государственной властью капиталистических стран, не хотел исчезать раньше времени, несмотря на все негодования европейских социалистов, особенно из числа их русских «нетерпеливцев».
К тому же слишком явственно демонстрировал капитализм свои очевидные преимущества перед всеми его формационными предшественниками- докапиталистическими обществами. Это касалось и увеличение материального благосостояния населения, приобщения ими к достижениям науки и техники, да и возможностей повысить свой социальный статус представителям ранее безродных и бесправных слоев населения. Неудивительно, что среди интеллектуалов того времени появилось довольно много людей, которые сознательно или бессознательно стали защищать существующий порядок (но в России таковых было мало), рассчитывая что капитализм в недалеком будущем сможет успешно разрешить текущие социальные проблемы.
Действительно, капитализм, как, безусловно, более прогрессивная тогда мировая социо-экономическая система, все время развивался и научился отвечать на многие вызовы современности, в том числе и на вызовы со стороны ущемленного рабочего класса, самих социалистических (коммунистических) партий, движений. Формируемые в капиталистическом обществе зажиточные средние слои населения, а также идеология буржуазного национализма- как солидарности всех членов данного сообщества- стали важнейшим препятствием на пути перехода западных стран к пролетарскому интернациональному социализму, путем социальных революций. Ошибкой Маркса и Энгельса было в том, что они острые кризисы юного и быстрорастущего капитализма приняли за фазу его болезненной старости и скорого конца. А еще недооценили силу буржуазного национализма- ставшего препятствием на пути к всемирной пролетарской революции.
А капитализм в развитых странах на рубеже XIX- XX вв. вступил в монополистическую стадию своего развития и за счет империалистическо-колониальной политики на периферии мог обеспечивать довольно сносную жизнь для своих низших классов. Но относительное благополучие в центре мир-капиталистической системы (стран Запада) оборачивалось низким уровнем жизни и более высокой степенью эксплуатации в странах капиталистической периферии, к которым частично относилась Российская империя. Правда, с целым рядом оговорок - Россия была великой военной державой и имела свои колонии и полуколонии.
Слабое развитие зажиточных средних слоев населения, на фоне имущественной и правовой поляризации российского общества, а также слабое чувство общенациональной солидарности (по сравнению с европейскими странами), как раз и подтолкнули общественные низы в объятия русских революционных радикалов. Они мастерски использовали текущий момент 1917 г.- развал государственности, при ведении мировой войны- и пришли к власти. А затем стали строить социализм, где капитализм еще покоился на базе феодальных и других докапиталистических производительных сил и отношений.
Но это русских большевиков не остановило. Как не остановило их то, что согласно Марксу и Энгельсу социализм может победить в мировом масштабе, а не в отдельной взятой стране. Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что начиная революцию, большевики во главе с Лениным и рассчитывали на мировую антикапиталистическую революцию. Но жизнь теорию в очередной раз посрамила.
Когда ошибки в теории- ведут к ошибкам на практике
Большевики впервые в мировой истории попытались построить новое общество, основанное на умозрительных теоретических представлениях о идеальном должном. Но все последующие, очень настойчивые попытки большевиков- коммунистов подтолкнуть исторический процесс и привести его к «царству человеческой свободы» - к Коммунизму, в одной отдельно взятой стране, так и не привели к успеху. О чем свидетельствует и трагический, но и одновременно величественный (по многим положительным его результатам) опыт СССР и других стран, строивших социализм. Почему? Причин много. Немалую роль в этом сыграл и «макиавеллизм» самого Ленина и особенно Сталина. А именно увлечение в 30-е годы варварски репрессивной политикой, как универсальной формой по «перековке» советских людей в строителей «нового мира».
Насколько это могло быть связано с представлением о гуманном и демократическом социализме его классиков - вопрос остается без ответа. Вернее ответ есть - никак не связано. Зато «социализмом» было названо общество, построенное на подневольном труде и насилии над личностью, хотя и с правом предоставления, бывшим бесправным многомиллионным низам (крестьянам и рабочим) невиданных ранее политических и социально-культурных прав. Это, по мнению Сталина должно стать сверхкомпенсацией за террор и репрессии в отношении инакомыслящих.
Но для части советской интеллигенции, и европейских левых – такая практика невиданного насилия лишь отвращала их от такой сталинско-советской модели «социализма», даже несмотря на все его социальные и технические достижения. Тоталитарная модель сталинского «социализма» осуждалась европейскими левыми, наряду с тоталитаризмом нацистского типа, хотя европейские социалисты все равно делали выбор в пользу советского социального строя. Здесь можно провести некую параллель, между критиками юного капитализма в первой половине XIX века и критиками сталинской модели социализма в первой половине XX века. И в том и в другом случае, наблюдалась открытое неприятие нового строя.
Все 70 лет коммунисты с завидным упорством уничтожали, вытесняли старые капиталистические отношения и строили новые- социалистические. Но победа политической формы еще не означало победу в области экономики и культуре. Все время избиваемый и всемерно уничтожаемый капитализм никогда не умирал (все годы советской власти частнособственническая психология и буржуазные уклады сохранялись), более того, он абсолютно победил советский «развитой социализм», причем тогда когда в период перестройки Горбачевым была объявлена задача: впустить в страну «больше социализма» - «демократического» и «гуманного», которого никогда в стране не было. Результат известен. В годы перестройки- «последней схватки» между ними, капитализм «вчистую» поборол социализм и победно вступил в свои права и был полностью реставрирован в России. Так буржуазный август-декабрь 1991 года перечеркнул все семидесятилетние достижения победоносного октября 1917 года.
Помимо ошибок в управлении обществом, были ошибки в его изучении, что напрямую влияло на принятие неверных управленческих решений. Одной из самых больших ошибок коммунистическо-советских властей заключалось в том, что вместо изучения и осмысливания реального советского общества, с целью его более эффективного управления, они все время пытались подогнать советскую реальность (далекую от написанного классиками марксизма-ленинизма) под теоретическо-утопический стандарт мыслителей XIX века.
Злую шутку сыграла марксистская теоретическая ловушка, а вернее некритичная вера советских «марксоведов» и партийного руководства, во всесилие марксистской теории. Их бездумная вера в то, что можно не через изучение живой и формирующейся социальной практики, ради достижения поставленных стратегических целей развития общества, а наоборот, идти исключительно от «единственно верной» марксистско-ленинской теории к практике и преобразовывать ее - практику. Другими словами совершать теоретическое насилие над реальностью. Идеологизированное бумаготворчество победило реальную советскую жизнь. Но жизнь этого не простила…
В позднем СССР, пропагандисты и «теоретики» «научного коммунизма» увлеклись беспочвенным теоретизированием будущего коммунистического общества, которое в действительности даже не проглядывалось на горизонте. В результате этой бесплодной словесно-бумажной работы, напрочь оторванной от реальной советской жизни, мало похожей на умозрительные идеалы марксистских теоретиков, они по факту занимались «изобретением вечного двигателя». Зато целый вал беспощадной критической рефлексии (на всех интеллектуальных и информационных площадках страны) по отношению к «реальному социализму», в годы перестройки, оказался просто гибельным для него.
Информационная дискредитация советского общества стало одной из главных причин его крушения- помимо давно запущенного механизма разложения самой системы. Вот только на его смену пришло общество, которое по большинству параметров (социально-экономических, научно-технологических, культурно-духовных) оказалось просто ниже, и ущербнее чем было в годы СССР. Бездумный демонтаж многих социальных завоеваний, индустриальных и научно-технологических достижений советского периода, обессмысливал в результате ту колоссальную цену, что было заплачено советским обществом в строительстве «реального социализма». Неудивительно, что почти сразу же возникла ностальгия по потерянному обществу, даже со стороны тех, кто считал ранее, что советская система нежизнеспособна.
Исходя из сегодняшнего времени хорошо видно, что строительство социализма в России и еще в ряде стран, в то время, было во многом вынужденным (в силу чрезвычайных политических обстоятельств в 1917-1918 гг.) забеганием вперед, при этом оказавшим колоссальное и во многом положительное влияние на весь мир - в деле расширения политических и социально-экономических прав, ранее угнетенных классов и народов.
О современной критике позднего капитализма
Сегодня ясно одно, что классики марксизма-ленинизма поторопились хоронить якобы уже обреченный капитализм, и его структурный кризис (в начале XX века) был принят ими за полное исчерпание всех его созидательных возможностей и способностей к обновлению. Но оказалось, что капитализм как мировая система, еще не только не исчерпал всех своих преимуществ, он – капитализм, даже тогда еще не победил в абсолютном масштабе.
Советская антикапиталистическая альтернатива и успехи СССР в индустриализации страны, а также в расширении социально-экономических прав трудящимся, оказало самое прямое и положительное влияние на страны западного капитализма, которые были вынуждены социально реформировать в 30-40-50-х гг. свои государства - создав основы так называемого «социального государства», или, как называл его автор послевоенного «немецкого чуда» Л. Эрхард, - «социальное рыночное хозяйство». На практике это означало социализацию уже государственно-монополистического капитализма, встреченное трудящимися с одобрением.
Дальше всех в социализации капиталистического государства ушла Франция. Франция, по словам известного экономиста Т. Пикетти, «на протяжении всего «славного тридцатилетия» (1950-1970-е гг.)…жила в смешанной экономической системе, при капитализме, без капиталистов или, по крайней мере, при государственном капитализме, в котором частные собственники не обладали контролем над крупными предприятиями». Казалось, что и в дальнейшем капитализм сам стихийно эволюционирует к более демократическому, и справедливому обществу. Но на деле этого не произошло. Реально произошел регрессивный откат.
Начавшаяся в странах капиталистического ядра неоконсервативная волна 80-х гг. Рейгана-Тэтчер, привела к постепенному отказу, от многих принципов социального государства на Западе, как раз в то время, когда в СССР начавшаяся перестройка разрушительной волной уничтожала все завоевания красного Октября. Лавинообразное крушение всей мировой «социалистической системы» во главе с СССР привело на Западе к абсолютной уверенности в непобедимости и «вечности» свободного рынка и буржуазной демократии. Капитализм стал по-настоящему глобальным, распространившейся на все регионы планеты и фактически безальтернативным.
О наступлении свершившегося либерально-рыночного «конца истории», возвестил Френсис Фукуяма. Что выглядело явно антиисторично для исследователя такого уровня. А другой апостол неолиберализма, известный экономист Ф. Хайек, с уверенностью утверждал, что выражение «социальная справедливость» - «лишено смысла» и «не применимо к цивилизованному типу общества». Рыночные фундаменталисты - неолибералы призвали свести к минимуму государственное вмешательство в экономические и финансовые процессы, ради торжества «свободы и прогресса». По сути это выглядело как явное торжество реакции, сдобренной модной постмодернистской фразеологией.
С крахом красной угрозы и перспективной левой советской альтернативы, не только во всем мире, но и на самом богатом Западе, отпала нужда в необходимость заигрывания с миром труда и предоставления трудящимся всяких там социальных поблажек. В главном «офисе» капиталистической империи- США сразу же стало отменяться дифференцированное налогообложение и вводится другое - в интересах богатых налогоплательшиков. Так, в США налог на наследство (унаследованное богатство) сведен к минимуму, максимальный налог на прибыль уменьшился с 70 до 28%, в то время как налогообложение заработной платы остается неизменным (по А. Толмачеву). Подобные меры принимались в Англии и других европейских странах.
Это сразу привело к уменьшению доли среднего класса в странах Запада. Начиная с 80-х, а затем еще больше в 90- е гг. XX в. началось неуклонное наступление на социальные и гуманитарные завоевания 60-х годов XX в. Вновь возобладали нецивилизованные и архаичные формы эксплуатации, характерные для начала XX века. Западная элита все больше утрачивала свою солидарность со средними американцами, англичанами, французами и т.д.
О деградации американской элиты во всеуслышание заявил лауреат Нобелевской премии Д. Стиглиц: «После краха Советского Союза права корпораций стали приоритетными по сравнению с базовыми экономическими правами граждан…» А после мирового экономического кризиса 2008 г. Стиглиц сделал вывод о том, «что в США в последние 25 лет шло создание государство корпоративного благосостояния».
Но Стиглиц оказался не одинок в критике идей неолиберализма и свободного рынка. Пикетти в своей работе «Капитал в ХХI веке» отлично показал, что начавшийся с 1980-х гг. разрыв в благосостоянии между 10% населения и всеми остальными жителями в США и Европы будет только расти вплоть до конца XXI столетия. Вот почему, по словам известного интеллектуала Дэвида Харви, все «кто раньше был энтузиастом неолиберализма (экономисты Джеффри Сакс, Джозеф Стиглиц, Пол Кругман и активными участниками рынка (Джордж Сорос), встали на позиции его критики». Много левых и в бюрократическо-капиталистической России.
При этом триумфальное шествие зрелого капитализма по планете уже на рубеже XX -XXI вв., явственно высветило не только его старые структурные проблемы - неравный доступ к получению материальных и интеллектуально- духовных благ, но и породило новые. Среди которых следует, особо отметить, экологическую проблему, практически неразрешимую в условиях частно-эгоистического, рыночно-потребительского хозяйствования экономики.
По словам Бориса Кагарлицкого, «к началу XXI века развитие человеческой цивилизации поставило на повестку дня необходимость вести непосредственно скоординированные действия в глобальном масштабе, однако парадоксальным образом именно в этот момент капитализм, достигший своего высшего триумфа в качестве глобальной системы- не только на экономическом, но и на политическом уровне,- оказался не способен к решению этой задачи, став главным препятствием для ее осуществления».
Действительно, поздний капитализм, который ранее демонстрировал свою эффективность по преодолению дикости и варварства предыдущих формаций (социоров), сегодня все больше превращается в главный социальный тормоз. Даже на Западе, где сформировалась устойчивая социальная демократия и солидарность, капитализм последовательно избавляется от целого ряда социальных обязательств, при этом всячески консервирует антиобщественный индивидуализм и гедонизм, выражаемый в безудержном потребительстве, когда человек в вечной гонке за вещами теряет самое главное- свою субъектную личность, превращаясь лишь в придаток рыночно-технологичной культуры необходимой капиталу.
Развитие информационных технологий и постиндустриального уклада в странах Запада, не только ослабило, но и укрепило гегемонию транснационального капитализма, который, по мнению многих зарубежных (Г. Шиллера) и отечественных мыслителей (А.В. Бузгалин, А.И. Колганов) вступил в новый этап своего развития- глобального корпоративного капитала. Но этот этап во многом является закатным и реакционным для существования самой капиталистической системы. Впрочем, это не означает, что капитализм как система полностью себя изжил. Пока крупному капиталу удается успешно приватизировать и капитализировать многие научные открытия и новейшие социальные и технические достижения, что всегда являлось признаком силы и могущества того или иного общества.
Да и сам переход от капитализма к более творчески-свободному и гуманному обществу (без оценочных определений- социализм, солидаризм, постиндустриализм и т.д.), может занять протяженный по времени и далеко нелинейный переходный период. Если вспомнить, то и сам процесс перехода от феодализма к капитализму растянулся на несколько веков. Впрочем, в условиях социально-технологического сжатия исторического времени - этот процесс по времени может быть значительно сокращен и может быть уже хорошо себя проявить в этом веке. Причем проявить себя через череду крупных социальных катаклизмов.
По мнению Б. Кагарлицкого, «капиталистическая система вступила в фазу своего упадка и неуправляемого разрушения». Отсюда изживание капитализма как глобальной системы, вероятно, «будет сопровождаться войнами и революциями. Но революциям антибуржуазными». Однако не стоит уподобляться мифологической Сивилле и строить далеко идущие прогнозы. Автор понятия «философии истории» Франсуа Вольтер указывал в таких случаях, что задача историка не столько собирать и описывать факты, сколько уметь их «объяснять, как каждое событие в настоящем рождается из прошлого и является отцом будущего».
Отмечу, что пока еще не наблюдается того критического интеллектуального вала осмысления в мире и у нас в стране по поводу кардинального изменения существующего строя, как это было в предреволюционной Франции в XVIII в., и в СССР в годы горбачевской перестройки. Но еще необходимо, чтобы это количество перешло в интеллектуальное качество- по целенаправленной реализации четко спроектированной цели.
А пока сошлюсь на верное замечание современных российских исследователей: А.В. Бузгалина и А.И. Колганова,- «теоретическая критика практики была и остается неотъемлемой частью и мощным предвестником грядущих изменений социальной жизни: качественные изменения социумов не происходили в истории последних столетий- от Ренессанса и Просвещения до перестройки- без предшествующего теоретико-культурного ниспровержения основ их существования как экономически, социально, политически, нравственно регрессивных».
Проанализировав развитие глобальных сообществ в их постоянном развитии, противоречивой, зигзагообразной, но поступательной смене одних социальных порядков (или формаций) другими, можно подвести некоторые итоги. Следует заметить, что в настоящее время человечество вплотную подошло к историческому рубежу, когда в условиях существующей экономической и информационной глобализации, наличия сотен международных институтов и организаций, множества мирохозяйственных и межкультурных связей, гораздо легче осуществлять планомерные усилия по конструированию будущего общества в мире и в отдельно взятой стране, в интересах абсолютного большинства людей, а не верхушки глобального капитала и других «хозяев мира сего».
Но для этого, во-первых, нужно массовое критическое осмысление существующего строя интеллектуалами отдельных стран, так и всего мира. Во-вторых, нужны создание организаций и практические действия людей по реализации настоящей социальной революции по претворению в жизнь гуманного и справедливого общества, построенного на основе последних достижений научно-технической мысли, с обязательным соблюдением морально-этические кодексов и практик духовной жизни всех мировых религий и человеческого общежития.
От рабства к рабству [От Древнего Рима к современному Капитализму] Катасонов Валентин Юрьевич
2.4. Феодализм и «вирус» капитализма
2.4. Феодализм и «вирус» капитализма
Хотелось бы обратить внимание на один принципиальный момент, связанный с эволюцией феодализма в Европе. Почему-то принято считать, что по мере смены форм эксплуатации феодалом его крепостных происходило ослабление этой эксплуатации. Мол, переход от барщины к натуральному оброку, а от него к денежному следует рассматривать как социальный «прогресс». Во многих наших учебниках пишется примерно так: «прогрессивная» Европа, осознавая неэффективность феодального способа производства и испытывая муки совести по поводу рабского положения крепостного, стала добровольно отказываться от такого способа производства и чуть ли не планомерно строить «светлое капиталистическое будущее», основываясь на принципах «свободы, равенства и братства». А буржуазные политические революции лишь венчали те прогрессивные изменения, которые постепенно и мирно происходили в «экономическом базисе». Чтобы еще больше оттенить «прогрессивный» характер этих «мирных» и «гуманных» изменений в западноевропейском обществе, читателю непременно напомнят о крепостном праве в России, которое просуществовало аж до 1861 года!
Однако в реальной жизни было не совсем так или даже совсем не так. Обратим внимание на работу Ф. Энгельса «Заметки о Германии», в которой он писал о том, что в XVI-XVII вв. Западная Европа пережила «второе издание крепостничества». Причем «второе издание», по признанию Энгельса, было более жестким и жестоким, чем первое. Писал Энгельс об этом как о некоем парадоксе: ведь впереди маячили перспективы более «эффективного», а, стало быть, и более «прогрессивного» устройства жизни на капиталистических началах. А тут вдруг «включаются» все средства закабаления крепостных, с них начинают драть не две, а семь шкур. А парадокса никакого не было. Вокруг феодала начинали развиваться товарно-денежные отношения, появлялись новые соблазны и новые потребности. Причем не только материальные потребности в дорогих товарах (в основном заморских), но также в роскошных замках и дворцах, изысканных произведениях искусства. Появились также «нематериальные» потребности. Речь идет не о потребностях культурного или духовного характера, требующих внутренних усилий и внутренней работы человека. Это «нематериальные» потребности, требующие больших денег. Они - прообраз «виртуальных» активов современного капитализма, спрос на которые в десятки и сотни раз превышает спрос на физические товары. Об этих новых «потребностях» феодалов мы читаем: «…среди предметов обмена главную долю составляют вообще не продукты труда, а людские услуги, силы, качества и привилегии (звания). В XV-XVI в.в. невиданных размеров достигает наемное холопство, проституция, торговля чинами, регалиями и доходными местами. Растет продажность людей и прибыльное использование их слабостей и пороков».
Для новых соблазнов и потребностей требовалось все больше и больше денег. Феодалов охватила «жажда денег». Но в отличие от будущих капиталистов, которые воспринимали деньги, прежде всего, как капитал, т.е. «самовозрастающую стоимость» (определение Маркса), феодалы относились к деньгам как к всеобщему средству платежа и обмена. Если капиталисты добывали деньги, пуская их в оборот и получая прирост в виде ссудного процента, торговой или промышленной прибыли, то феодалы продолжали использовать свой старый, проверенный способ - эксплуатацию своих крепостных.
Феодалы полученные от крестьян деньги не инвестировали, а тратили. Был, правда, такой тип феодалов, которые не тратили, а накапливали. Образ такого феодала создан А.С. Пушкиным в «Скупом рыцаре». Но это было не накопление капитала, а накопительство денег. Накопитель денег не пускал их в «дело», а просто откладывал гедонистическое потребление на более отдаленный момент времени. И чаще всего умирал на своих сундуках с золотом. Наиболее яркий образ такого «накопителя-гедониста» дан в Евангелии от Луки в притче о богаче. В этой притче говорится об одном богатом человеке, который собрал большой урожай, построил новые житницы и сложил в них весь свой хлеб и все свое добро. Он собирался устроить себе в будущем большой «праздник»: «И скажу душе моей: душа! много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись». Напомним, что затем «Бог сказал ему (богачу. - В.К): безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?». Кончается притча следующей моралью: «Так бывает с тем, кто собирает сокровища для себя, а не в Бога богатеет». Заметим, что накопительством добра в «житницах» в Средние века занимались люди, которые жили в христианской среде и которые наверняка знали эту притчу. Накопительство было признаком того, что наметился отход от истинной христианской веры (вернее, этот отход продолжился; начался он с отпадения западной церкви от православия, зарождения католической ереси). В европейском обществе начиналось безумие, о котором предупреждал Бог евангельского богача.
Интенсивность эксплуатации крепостных крестьян росла пропорционально растущим запросам феодала. Нагрузка на крестьян еще больше усиливалась в связи с тем, что феодалам деньги нужны были не только для растущих удовольствий, но и для покрытия долгов перед ростовщиками (последние любезно предлагали свои «услуги» феодалам). Крепостной не справлялся со своими растущими обязательствами перед хозяином (а некоторые из хозяев уже овладели искусством «цеплять» своих крепостных на «долговой крючок»). Крестьянин даже в тех странах, где он объявлялся лично свободным, оказывался в долговой кабале - сам вместе со всей своей семьей.
Вот что пишет о периоде позднего феодализма, в том числе о возрождении ранних форм крепостничества в Европе, отечественный философ Э.Ю. Соловьев: «Повсеместно расцветает ростовщичество. Им занимаются теперь не только евреи, как в Средние века, но и представители всех этносов и сословий.
Основная установка ростовщичества - безжалостная эксплуатация чужой нужды - проникает в самые различные формы хозяйственной практики. На свет появляется, например, аграрное ростовщичество. Захватив общинные земли, крупные феодалы дробят их, а затем продают в рассрочку ими же ограбленным крестьянам. При этом назначаются такие ежегодные платежи, что большинство держателей наделов попадают в вечную кабалу. Крестьянин, даже если он еще признается лично свободным, закрепощается через свое бездоходное хозяйство и вместе с потомством сидит в нем, как в долговой яме. Утверждение коммерциализированного земледелия, основанного на кабальных отношениях, - самый внушительный результат развития рыночной экономики в Западной Европе XV-XVI веках. В ряде стран (в Германии, Дании, Венгрии, Польше) дело доходит до возрождения крепостнических порядков, исчезнувших в VIII-IX веках. Вместо свободы распоряжения своими силами и продуктами, которое рынок, говоря гегелевским языком, предполагает «по самому своему понятию», повсеместно наблюдается рост насилия и подвластности, обогащения господ и крайнего обеднения зависимых низов».
Мы согласны с тем, что в эпоху позднего феодализма ростовщичеством занимались «не только евреи, как в Средние века, но и представители всех этносов и сословий». Отметим лишь, что «представители всех этносов и сословий» (прежде всего, феодалы) свою ростовщическую деятельность не афишировали, занимались этим тайно. Часто в качестве посредников и подставных фигур использовали тех же ростовщиковевреев.
Обозначенные выше этапы развития феодализма - лишь внешние проявления более глубоких изменений в обществе того времени. Главное, что в недрах феодального общества постепенно создавались условия для замещения духовной власти церкви властью денег. По мере ослабления духовного авторитета и духовной власти церкви (а в Европе это - католическая церковь) происходило все большее оживление и распространение «вируса» капитализма («жажды денег»), а это, в свою очередь, приводило к усилению закрепощения крестьян и все большей их эксплуатации.
В заключение хотелось бы еще раз вернуться к оценке роли бурного развития товарно-денежных отношений в недрах феодального общества. В этой связи обратимся к работе К. Маркса «Очерк критики политической экономии» (1857- 1858). В ней он вспоминает древний мир (в том числе Древний Рим) и отмечает, что на древние общества обрушивалось множество серьезных испытаний: захватнические войны, внутренние междоусобицы, политические перевороты. С большинством из этих бедствий государственные деятели и народы справлялись. Но было одно испытание, с которым древний мир справиться не смог, - испытание товарно-денежными отношениями. Эти отношения «разъедали античный мир подобно кислоте». Однако деньги, товары и торговля существовали еще на этапе становления античного общества. Маркс сам приводит множество подтверждающих это примеров из истории раннего античного мира, в частности, в своей работе «К критике политической экономии» (1859). Маркс не рассмотрел за товарно-денежными отношениями позднего античного общества «вирус» капитализма. Позднее Маркс в «Капитале» (1867) писал, что феодальное общество точно так же оказалось перед испытанием товарно-денежных отношений. Но это был все тот же «вирус» капитализма, а товарно-денежные отношения были его внешней, маскировочной формой. Общественный организм западноевропейской христианской цивилизации, смертельно зараженный «вирусом» капитализма, двигался к своему концу. А его место занял общественный организм западной (капиталистической) цивилизации. Сначала умерла древнеримская цивилизация, затем умерла средневековая европейская цивилизация. Не умерли лишь «вирусы» капитализма, глубоко гнездившиеся в сердцах людей, не умерло и сопутствующее им во внешнем, материальном мире рабство.
Из книги Новейшая книга фактов. Том 3 [Физика, химия и техника. История и археология. Разное] автора Кондрашов Анатолий Павлович Из книги Средневековая Франция автора Поло де Болье Мари-АннФеодализм На границе XI столетия институты феодально-вассальной зависимости уже установились: ритуалы, права и обязанности были четко определены. Порожденный вассалитетом, который первоначально был контрактом, заключенным между двумя свободными мужчинами во время
Из книги Франция. Большой исторический путеводитель автора Дельнов Алексей АлександровичФЕОДАЛИЗМ Прежде всего, на Западе установилась система феодальных отношений. Окончательно уверовавшие в свое могущество сеньоры уже не хотели довольствоваться тем, что воины-вассалы связаны с ними лишь личной клятвой на верность, за что получают бенефиций (надел) на
Из книги Хунну в Китае [Л/Ф] автора Гумилев Лев НиколаевичЗАГНИВАЮЩИЙ ФЕОДАЛИЗМ Пятнадцатилетнее царствование императора Юань Ко протекало слишком благополучно. «Слишком» - в том смысле, что благополучие было обманчивым. Внешнеполитическая ситуация сложилась в пользу империи Юань-Вэй. На юге, в междуречье Хуай - Янцзы,
автора Катасонов Валентин Юрьевич2.1. Феодализм и рабство Согласно марксистской схеме исторического процесса, после рабовладельческого строя как общественно-экономической формации следовала следующая формация, называемая «феодализмом». Большинство авторов определяют хронологические рамки
Из книги От рабства к рабству [От Древнего Рима к современному Капитализму] автора Катасонов Валентин Юрьевич2.2. Феодализм и христианство За «кадром» приведенного выше развернутого определения феодализма остается очень важный момент - отсутствие в феодальном обществе того «духа капитализма», который был характерен для древнеримского общества. Да, феодальная знать любила
Из книги Англия и Франция: мы любим ненавидеть друг друга автора Кларк СтефанБритания подхватывает французский вирус Как ни комично это выглядит, но, когда уже лопался «пузырь Миссисипи» Джона Ло, бритты решили надуть собственный «пузырь Южных морей». Такое впечатление, будто они хотели превзойти французов в глупости.«Компания Южных морей» в
Из книги Народная монархия автора Солоневич Иван Из книги Переход к нэпу. Восстановление народного хозяйства СССР (1921-1925 гг.) автора Коллектив авторов2. Регулирование капитализма методами государственного капитализма Разрабатывая коренные принципы экономической политики пролетариата в отношении буржуазии в период социалистического переустройства многоукладной переходной экономики, В. И. Ленин впервые выдвинул и
Из книги История Византийской империи. Т.2 автора Васильев Александр АлександровичВизантийский феодализм В течение весьма продолжительного времени в исторической науке феодализм рассматривался как явление, принадлежащее исключительно западноевропейскому средневековью, как типическая черта последнего, отличающая средневековую историю Западной
Из книги Русский Холокост. Истоки и этапы демографической катастрофы в России автора Матосов Михаил Васильевич4.1. ВИРУС МАРКСИЗМА В ЕВРОПЕ И В РОССИИ Марксизм получил свое начальное развитие примерно в середине XIX столетия благодаря работам Маркса и Энгельса. Уже в то время наблюдалось внешнее финансирование подобного рода работ, так как Маркс не бедно жил в своем особняке на
автора Галушко Кирилл Юрьевич Из книги Вызовы и ответы. Как гибнут цивилизации автора Тойнби Арнольд ДжозефЗападный вирус и культурная шизофрения В то время как лидеры Австралии в поисках решений обращаются в сторону Азии, руководители других разорванных стран – Турции и России – попытались включить Запад в свои общества и включить свои общества в Запад. Однако практика
Из книги Краткая история Средних веков: Эпоха, государства, сражения, люди автора Хлевов Александр АлексеевичТак что же такое феодализм? В Средние века в Западной Европе формируется уникальная общественная система, которую органически подготовили исторические условия поздней античности и разрушавшаяся традиция германского социума. Ее называют феодализмом – термином,
Из книги Украинский национализм: ликбез для русских, или Кто и зачем придумал Украину автора Галушко Кирилл ЮрьевичВИРУС, ИЛИ НАЦИОНАЛИЗМ ВООБЩЕ Давайте попытаемся разобраться в явлении национализма как такового, поскольку без этого не поймем логику мышления национализма украинского.Национализм существует в большом мире более универсальных политических идеологий (либерализм,
Из книги Каменный век был иным… [с иллюстрациями] автора Дэникен Эрих фонВ публицистике и научных статьях социально-экономической направленности термины «капитализм» и «феодализм» часто встречаются в одном контексте. С чем это может быть связано?
Что такое капитализм?
Капитализм - это социально-экономический строй, при котором основой национального хозяйства становятся рыночные отношения. Человек реализует себя исходя из того, какой объем и качество товаров, услуг либо работы, выполняемой лично, он сумеет предложить другим людям. Один из главных признаков капитализма - частная собственность, которая может находиться во владении любого гражданина, имеющего денежные средства, достаточные для ее приобретения.
В основе развития хозяйства при капитализме - законы спроса и предложения. Участие государства в развитии экономики и общества сводится к регулированию ключевых отраслей, законотворчеству в области гражданского права, которое призвано защищать интересы собственников, правоохранительной деятельности.
Общество при капитализме в достаточной мере свободно с точки зрения выбора человеком места проживания, профессии, вида занятий. Государство, как правило, не насаждает социуму никакой идеологии, каждый гражданин имеет право на свои взгляды и убеждения. Вместе с тем социальная ответственность властей обычно весьма ограничена. Человек должен сам заботиться о своем образовании и экономическом достатке - государство будет готово разве что содействовать в решении поставленных гражданином задач, но не выполнять их за него.
Что такое феодализм?
Феодализм - это социально-экономический строй, исторически предшествовавший капитализму, при котором основой национального хозяйства являлось производство товаров, услуг и выполнение работы на нижестоящих уровнях социальной лестницы - в личных хозяйствах вассалов, имеющих в подчинении крепостных. В свою очередь, вышестоящие субъекты социальной лестницы - сеньоры - активного участия в экономической деятельности, как правило, не принимали, пользуясь доступными в силу властных полномочий ресурсами.
Вассалы получали в распоряжение свое хозяйство - феод, представляющее собой чаще всего земельный надел, а также крепостных в обмен на службу у сеньора. Можно отметить, что термин «крепостные» в данном контексте вовсе не равен «рабству». Крестьяне, работавшие на вассала, как правило, имели в распоряжении частные средства производства, могли вести самостоятельное хозяйство. Но вассал при необходимости был способен воспользоваться ими по своему усмотрению, равно как и принудить подчиненного крепостного выполнять определенную работу.
По мере совершенствования средств производства, формирования специализированных фабрик и фирм вместо частных крестьянских хозяйств субъектами активной экономической деятельности становились и вассалы, превращавшиеся в крупных предпринимателей. Бизнесом начинали заниматься и крестьяне. Так появился капитализм.
Сравнение
Главное отличие капитализма от феодализма в том, что при социально-экономическом строе первого типа активное участие в хозяйственных процессах, производственных и торговых отношениях принимает основная часть населения государства. При феодализме производство товаров и услуг сконцентрировано на уровне низших социальных слоев - в крепостнических хозяйствах, принадлежащих вассалам. Предпринимательством и торговлей крестьяне занимались весьма ограниченно. Владельцы феодов, как правило, также не занимались предпринимательством - их профилем была служба у сеньоров. Свой доход они получали за счет реализации результатов труда подчиненных крепостных.
Определив то, в чем разница между капитализмом и феодализмом, зафиксируем ключевые выводы в таблице.
Капитализм | Феодализм |
Что между ними общего? | |
Феодализм исторически предшествовал капитализму - по мере более активного включения различных социальных слоев в производственные и торговые коммуникации феодальные отношения превращались в капиталистические | |
В чем разница между ними? | |
Участники производственных и торговых отношений - все члены общества | Производство сконцентрировано на уровне крепостных хозяйств, принадлежащих вассалам. Основной предмет торговли - плоды труда крестьян |
Общество представлено людьми, свободными в выборе места проживания, профессии | Общество поделено на классы: крепостные находятся в подчиненном положении относительно вассалов, те - зависят от сеньоров |