Эрих кох - агент советской разведки? Cамая жестокая женщина в мире Ильзе Кох — нацистская извращенка (6 фото)
Эльберфельд , Рейнская область , Германская империя
Барчево , ПНР
![](https://i1.wp.com/upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/f/f4/Bundesarchiv_Bild_146-1994-006-30A%2C_Kiew%2C_Alfred_Rosenberg.jpg)
Биография
Ранние годы
Учился в начальной и средней школе. Из-за нехватки у родителей средств был вынужден в 1912 г. пойти не в университет, а в торговое училище при эльберфельдской типографии Dietz&Co. Проработав три года в типографии, 1 мая 1914 г. поступил на работу на железную дорогу . Сначала был рабочим, затем стрелочником и телеграфистом.
В 1915 году поступил добровольцем (по другим данным был призван) в армию и служил сначала в 146-ом пехотному полку в Алленштане, а затем, в 1916-1918 гг., - в 401-ом пехотном полку на Восточном фронте . За время боёв не был ранен и не поднялся выше солдатского ранга .
Партийная карьера
Годы войны
После войны: арест, суд, последние годы
После поражения Германии находился под чужим именем в британской зоне оккупации. Занимался сельским хозяйством и жил от урожая своего небольшого участка сада, который он обрабатывал, а после денежной реформы 1948 года он получал пособие по безработице в размере 18 марок. Оба принадлежащих ему участка земли в западной зоне оккупации не могли быть им использованы по понятным причинам. При аресте же имел при себе почти 250 марок, что представляло для якобы не имевшего средств к существованию безработного значительную сумму.
В том, что его узнали, был виноват сам. Бывший т. н. Reichsredner (то есть высокопоставленный пропагандист) не удержался, выступил на собрании беженцев и был выдвинут на пост руководителя этого собрания, при этом был опознан. Уже вечером того же дня за ним пришел британский офицер в сопровождении сотрудника немецкой криминальной полиции.
В мае 1949 он был передан англичанами советской оккупационной администрации. Правительство СССР передало его Польше - для суда за преступления, которые совершил как гауляйтер Восточной Пруссии. После десятилетнего ожидания был приговорен к смертной казни 9 мая 1959. Но приговор не был исполнен, а учитывая слабое здоровье Коха, заменен на пожизненное заключение. Содержался в старинной тюрьме Мокотув . Некоторое время вместе с ним в камере (в 1966-1968 гг) отбывал срок советско-польский шахматист и филолог, впоследствии преподаватель славистики Йельского университета Эммануил Штейн .
Сочинения
- Aufbau im Osten. Breslau: Korn, 1934.
Напишите отзыв о статье "Кох, Эрих"
Примечания
Отрывок, характеризующий Кох, Эрих
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
По статистике большую часть маньяков и извращенцев составляют мужчины. Однако есть женщины, которые могут дать фору любому маньяку, которых язык не повернется назвать слабым или прекрасным полом. Одна из них Ильзе Кох, или «Фрау Абажур», которая, вместе с другой эсэсовкой, возглавляет список самых ужасных женщин за всю мировую историю.
Чтобы воплотить в жизнь идеи Гитлера, нужны были исполнители - люди без жалости, сострадания и совести. Нацистский режим старательно создавал систему, которая смогла произвести их.
Нацисты создали на оккупированной ими территории множество концлагерей, предназначенные для так называемого «расового очищения» Европы. То, что узниками были инвалиды, старики, дети не имело никакого значения для садистов из СС. Освенцим, Треблинка, Дахау и Бухенвальд стали воплощением ада на земле, где людей систематически травили в газовых камерах, морили голодом и избивали.
Ильзе Келер родилась в Дрездене в семье рабочего. В школе была прилежной ученицей и очень жизнерадостным ребенком. В юности работала библиотекарем, любила и была любима, пользовалась успехом у деревенских парней, но всегда считала себя выше других, явно преувеличивая свои достоинства. В 1932 она году вступила в НСДАП. В 1934 году познакомилась с Карлом Кохом, за которого спустя два года вышла замуж.
Как из тихой неприметной библиотекарши Ильзе превратилась в монстра, которая держала в страхе весь Бухенвальд?
Очень просто: «подобное притягивает подобное» и когда ее эгоизм объединился с амбициями эсэсовца Карла Коха, скрытая извращенность Ильзе стала явной.
В 1936 году Ильзе добровольно устроилась работать в концлагерь Заксенхаузен, где служил Карл. В Заксенхаузе Карл даже среди «своих» приобрел репутация садиста. В то время Кох упивался властью, наблюдая за ежедневным уничтожением людей, его жена получала еще большее удовольствие от мук заключенных. В лагере ее боялись больше, чем самого коменданта.
В 1937 году Карл Кох был назначен комендантом концлагеря Бухенвальд, где Ильзе получила печальную известность за свою жестокость по отношению к заключённым. Узники говорили, что она частенько прохаживалась по лагерю, раздавая удары плетью каждому встречному в полосатой одежде. Иногда Ильзе брала с собой голодную свирепую овчарку и натравливала ее на беременных женщин или обессиленных узников, она приходила в восторг от ужаса, испытываемого заключенными. Неудивительно, что за глаза ее называли «сукой Бухенвальда».
Фрау Кох была изобретательна и постоянно придумывала новые пытки, например она регулярно отправляла заключенных на растерзание двум гималайскими медведицами в штатный зоопарк.
Но истинной страстью этой дамы были татуировки. Она приказывала заключенным мужчинам раздеться и осматривала их тела. Ее не интересовали те, у кого не было татуировок, но если она видела на чьем-то теле экзотический узор, то глаза ее загорались, ведь это означало, что перед ней очередная жертва.
Позже Ильзе прозвали «Фрау Абажур». Она использовала выделанную кожу убитых мужчин для создания разнообразной домашней утвари, чем чрезвычайно гордилась. Наиболее подходящей для поделок она находила кожу цыган и русских военнопленных с наколками на груди и спине. Это позволяло делать вещи весьма «декоративными». Особенно Ильзе нравились абажуры.
Один из узников, еврей Альберт Греновский, которого заставили работать в патологоанатомической лаборатории Бухенвальда, рассказывал после войны, что отобранных Ильзе заключенных с татуировкой доставляли в диспансер. Там их убивали, используя смертоносные инъекции.
Был только один надежный способ не попасть «суке» на абажур — изуродовать себе кожу или умереть в газовой камере. Некоторым и это казалось благом. Тела, имеющие «художественную ценность», доставляли в патологоанатомическую лабораторию, где их обрабатывали спиртом и аккуратно сдирали кожу. Затем ее высушивали, смазывали растительным маслом и упаковывали в специальные пакеты.
А Ильзе тем временем совершествовала свое мастерство.Она стала создавала из человеческой кожи перчатки, скатерти и даже ажурное нижнее белье. «Татуировку, украсившую трусики Ильзе, я видел на спине одного цыгана из моего блока», — рассказывал Альберт Греновский.
Судя по всему изуверские развлечения Ильзе Кох стали модными среди ее коллег в других концентрационных лагерях, которые множились в нацисткой империи, как грибы после дождя. Для нее было удовольствием переписываться с женами комендантов других лагерей и давать им подробные инструкции, как превратить человеческую кожу в экзотические переплеты книг, абажуры, перчатки или скатерти для стола.
Однако не стоит думать, что Фрау Абажур были чужды все человеческие чувства. Однажды Ильзе увидела в толпе заключенных высокого статного юношу. Широкоплечий двухметровый богатырь сразу понравился фрау Кох и она велела охране усиленно откармливать молодого чеха. Через неделю ему выдали фрак и привели в покои госпожи. Она вышла к нему в розовом пеньюаре, с бокалом шампанского в руке. Однако парень скривился: «– Я никогда не буду спать с тобой. Ты – эсэсовка, а я – коммунист! Будь ты проклята!»
Ильзе влепила нахалу пощечину и тут же вызвала охрану. Юношу расстреляли, а Ильзе велела достать из его тела сердце, в котором застряла пуля, и заспиртовать его. Капсулу с сердцем она поставила на свой ночной столик. Ночами в её спальне частенько горел свет – Ильзе при свете «татуированного» абажура, глядя на мёртвое богатырское сердце, сочиняла романтические стихи…
Вскоре власти обратили внимание на «людоедское ремесло» госпожи Кох. В конце 1941 года супруги Кох предстали перед судом СС в Касселе по обвинению в «чрезмерной жестокости и моральном разложении». Однако в тот раз садистам удалось избежать наказания. И только в 1944 году состоялся суд, на котором им не удалось уйти от ответственности.
В холодное апрельское утро 1945 года, буквально за несколько дней до освобождения лагеря союзными войсками, Карл Кох был расстрелян во дворе того самого лагеря, где он совсем недавно распоряжался тысячами человеческих судеб.
Овдовевшая Ильзе была виновна в не меньшей степени, чем ее муж. Многие заключенные считали, что Кох совершал преступления под дьявольским влиянием своей жены. Однако в глазах СС вина ее была незначительна. Садистку освободили из под стражи. Тем не менее в Бухенвальд она не вернулась.
После крушения «третьего рейха» Ильзе Кох пряталась, надеясь, что пока ловят «крупную рыбу» в СС и гестапо, про нее все забудут. Она находилась на свободе до 1947 года, когда правосудие наконец настигло ее.
Попав в тюрьму, Ильзе сделала заявление, в котором уверяла, что была только «слугой» режима. Она отрицала изготовление вещей из человеческой кожи и утверждала, что была окружена тайными врагами рейха, которые оговорили ее, пытаясь отомстить за служебное усердие.
В 1951 году в жизни Ильзе Кох наступил перелом. Генерал Лусиус Клей, верховный комиссар американской оккупационной зоны в Германии, своим решением поверг в шок мир по обе стороны Атлантики — как население своей страны, так и Федеративной Республики Германии, возникшей на обломках поверженного «третьего рейха». Он подарил Ильзе Кох свободу, заявив, что имеются лишь «несущественные свидетельства того, что она приказывала кого-нибудь казнить, а ее причастности к изготовлению поделок из татуированной кожи нет доказательств».
Когда преступница была освобождена, мир отказался поверить в обоснованность этого решения. Вашингтонский адвокат Уильям Денсон, который был обвинителем на суде, приговорившим Ильзе Кох к пожизненному заключению, сказал: «Это чудовищная ошибка правосудия. Ильзе Кох была одной из самых отъявленных садисток среди нацистских преступников. Невозможно подсчитать количество людей, желающих свидетельствовать против нее не только потому, что она была женой коменданта лагеря, но и потому, что это проклятое Богом существо».
Однако фрау Кох не суждено было насладиться свободой, как только она вышла из американской военной тюрьмы в Мюнхене, она была арестована немецкими властями и снова посажена за решетку. Фемида новой Германии, стремясь как-то загладить вину за массовые преступления нацистов, незамедлительно посадила Ильзе Кох на скамью подсудимых.
Баварское министерство юстиции занялось поиском бывших узников Бухенвальда, добывая новые доказательства, которые позволили бы запереть военную преступницу в камере до конца ее дней. 240 свидетелей давали показания в суде. Они рассказывали о злодеяниях садистки в нацистском лагере смерти.
На этот раз Ильзе Кох судили немцы, во имя которых нацистка, по ее убеждению, верно служила «фатерланду». Она вновь была приговорена к пожизненному заключению. Ей было твердо заявлено, что на этот раз она не сможет рассчитывать на какое-либо снисхождение.
В тот год 1 сентября в камере баварской тюрьмы она съела свой последний шницель с салатом, связала простыни и повесилась. «Сука Бухенвальда» собственноручно свела счеты с жизнью.
Эрих Кох
Кох, Эрих (Koch), (1896-1961), нацистский партийный и военный руководитель. В 1928 был назначен на пост гауляйтера Вост. Пруссии, с 1933 - обер-президент Вост. Пруссии, с 1941 по 1944 - рейхскомиссар Украины. Отличался крайней жестокостью даже на фоне других нацистских функционеров.
Кох Эрих (Koch, Е.) (1896-1961) - немецкий партийный деятель, руководитель оккупационного режима. Из семьи рабочего. Участник Первой мировой войны, рядовой. С 1922 - член НСДАП. Во время разгрома Гитлером оппозиции в партии исключен, но вскоре был восстановлен. В 1928-1945 - нацистский гауляйтер Восточной Пруссии. С 1941 - губернатор Белостокского р-на. С 1942-1944 - рейхскомиссар оккупированной Украины, был известен своей крайней жестокостью. В 05.1949 арестован в Гамбурге англичанами, в 1950 г. выдан польским властям. Приговорен 9.03.1959 в Варшаве к смертной казни, замененной пожизненным заключением. Умер в тюрьме.
Украинские националистические организации в годы Второй мировой войны. Документы. В двух томах. Том 2. 1944-1945. Биографические справки. С. 1041.
Кох (Косh) Эрих (19.06. 1896, Эльберфельд, Вупперталь -09.03. 1959, Варшава) партийный деятель, руководитель оккупационного режима. Участник 1-й мировой войны. С 1919 работал на железной дороге, член Добровольческого корпуса, штурмового батальона Гейнца (Верхняя Силезия). С 1922 член НСДАП, один из руководителей партийной организации Рура. В 1923 активно участвовал в антифранцузских акциях в Рейнской области, один из ближайших сотрудников А. Шлагетера, вместе с которым арестован французскими властями. 22.03. 1926 вступил в восстановленную НСДАП (партбилет № 90), близко сотрудничал с Г. Штрассером. С 1926 заместитель гаулейтера Рура. Во время разгрома А. Гитлером оппозиции в партии 23.07. 1928 исключен из НСДАП, но вскоре восстановлен. С 01.10. 1928 по 08.05. 1945 гаулейтер Восточной Пруссии. С 1929 член лантага Восточной Пруссии, руководитель фракции НСДАП в лантаге. В 1930 основал газету "Прусская газета" С 14.09. 1930 депутат Рейхстага. С сентября 1933 обер-президент Восточной Пруссии. С 01.09. 1939 имперский комиссар обороны 1-го военного округа. После начала Великой Отечественной войны с 09.05. 1942 занимал пост рейхскомиссара Украины. Отличался крайней жестокостью, чем выделялся даже на фоне других деятелей оккупационного режима. С 16.11. 1942 имперский комиссар обороны Восточной Пруссии. Руководил эвакуацией гражданского населения Восточной Пруссии при приближении советских войск. В мае 1945 арестован англичанами. 14.02. 1950 выдан польским властям. 19.10. 1958 в Варшаве начался процесс над Кохом, на котором он приговорен к смертной казни.
Использованы материалы кн.: Кто был кто в Третьем рейхе. Биографический энциклопедический словарь. М., 2003
Далее читайте:
Сообщение Штаба 11-й армии Абверу I ОКВ о батальонах «Нахтигаль» и «Роланд» . 10 сентября 1941 г.
Германия в XX веке (хронологическая таблица).
Вторая мировая война 1939-1945 гг . (хронологическая таблица).
Эрих Кох, 1959. Фото: fotki.yandex.ru
Будущий рейхскомиссар оккупированной Украины родился в 1890 году в Рейнской области. Родители-рабочие имели троих детей, которых воспитывали в соответствии с суровыми лютеранским традициями. Денег на обучение Эриха не имели, поэтому вынуждены были отправить сына в торговое училище. Впоследствии молодой немец отправился на I Мировую войну. По иронии судьбы воевал на Восточном фронте. Именно там, в окопах вблизи белорусских Барановичей "заразился" социализмом от старшего брата.
В Украину нога Эриха ступит только в сентябре 1941 года. До этого были антифранцузские провокации в родной Рейнской области и нацистское движение, к которому присоединился в 20-х годах прошлого века. В 1926 году Кох знакомится с Гитлером. Впоследствии становится гауляйтером Восточной Пруссии. В 1941 году должен был стать рейхскомиссаром России, однако в последний момент фюрер назначил его на аналогичную должность в Украине.
С назначением Коха окончательно развеялись надежды на развитие независимой Украины. В отличие от рейхсминистра Альфреда Розенберга, Кох был убежденным врагом украинской независимости. Украина считал не национальным, а территориальным объединением. Столицей избрал город Ровно.
Зато Розенберг, которого поддерживали генералы Бергер и Браухич, готов был открыть в Киеве университет. Планировал организовать свободное казачество и украинизировать Донбасс.
Если мы предложим украинцам добровольное сотрудничество, то не надо будет приставлять к ним 40 миллионов солдат.
Однако Гитлеру по душе была позиция Эриха Коха:
Даже начальное образование сделает из украинцев анархистов. Если кто-то наладит доставку табака и алкоголя, местные будут есть из их рук.
По подсчетам историков Кох уничтожил в Украине 4 миллиона населения. Еще 2,5 миллиона были вывезены в Германию на принудительные работы. Советские солдаты, которые в начале войны сотнями тысяч сдавались в плен, подвергались в нем голоду и издевательствам. Фактически, были обречены на смерть. Такая политика рейхскомиссара очень скоро дала свои плоды. В Украине зародилась Украинская Повстанческая армия, а красноармейцы считали немецкий плен худшим наказанием чем фронт.
Украинские национальные банды имеют умелое руководство и достойное вооружение, - с удивлением отмечал рейхскомиссар.
Впоследствии на суде он признался, что решился просить у Гитлера 20 тысяч жандармов, чтобы успокоить украинцев, которые хотели собственное государство. По слухам перед смертью Коха в 1986 году, поговорить с ним в польской тюрьме хотел украинский журналист Виталий Коротич.
Что действительно живой украинец? - уточнил экс-рейсминистр. - Я предпочитаю мертвых.
Удивительно, но Кох, единственный из известных нацистских военных преступников избежал смертной казни. Историки не имели единого мнения на этот счет. Одни уверяют, что к концу войны Коха завербовала советская разведка, вспомнив его увлечение социализмом в юности. Другие утверждают, что советская власть боялась показаний Коха, поскольку на суде где-то в Киеве или Ровно трудно бы скрыть массовую вооруженную борьбу на Западе Украины, как против коммунистов, так и против нацистов. Следовательно Коха судили в Польше.
Но это было позже. Во время войны советские партизаны утверждали, что выдающийся разведчик террорист Никанор (Николай) Кузнецов несколько раз готовил покушение на Коха. Даже побывал на персональном приеме у рейхскомиссара. Однако сподвижница Кузнецова Валентина Довгер в дальнейшем предпочитала не вспоминать о посещении. Вполне вероятно, в последний момент перед покушением, кто-то влиятельный в Москве дал отмашку.
В последний раз ваз во время войны Коха вспоминают как организатора массовой эвакуации немцев из Восточной Пруссии, гауляйтером которой он был долгое время. Там в Вартенбурге, после войны ставшим польским Барчево, Кох построил тюрьму, в которой, по иронии судьбы должен был отсидеть долгих 37 лет. 5 мая 1945 бывший рейхскомиссар Украины явился к рейхспрезиденту Деницу с просьбой предоставить ему подводную лодку для отплытия в Южную Америку. Однако получил категорический отказ.
Эрик Кох, рейхскомиссар Украины, известен как жестокий палач и военный преступник. Однако после серии терактов, направленных на его уничтожение, Кох выжил, а после суда в Польше так и не был казнен и умер в 90 лет.
Палач Украины
Рейхскомиссара Украины Эрика Коха до сих пор помнят: именно он считается автором скандальных высказываний о том, что немцы готовы стравливать народы друг с другом, только бы получить плодородные земли.
«Мне нужно, чтобы поляк при встрече с украинцем убивал украинца и, наоборот, чтобы украинец убивал поляка. Нам не нужны ни русские, ни украинцы, ни поляки. Нам нужны плодородные земли».
«Украинцы — это оскотинившиеся русские, которые за идею Украинской Державы готовы зарезать даже свою фрау. Они — идеальные бойцы против Красной Армии, но после подлежат тотальной санации как самые страшные варвары».
После того, как Германия, развязав войну, строила планы на создание Рейхскомиссариатов Украины и Остланд, Кох был избран прямым приказом Гитлера на пост «эрцгерцога» Украины, где и пробыл до конца войны.
Столицей новообразованного государства вместо Киева стал небольшой областной центр на Западной Украине - город Ровно, а границы его, согласно плану Розенберга, должны были простираться от Западной Украины (исключая Галицию) до Саратова и Волгограда на востоке.
Известный своим жестоким нравом, Кох среди немцев был назван «вторым Сталином» — и не зря, так как за время своего правления рейхканцлер свел в могилу около четырех миллионов человек. Советский историк А. Полторак писал, что «самым дефицитным продуктом в еврейском гетто Белостока стал… яд. Люди искали яд, чтобы разом покончить со всеми «благодеяниями» коховского режима».
Охота на Коха
Противодействовать Коху должен был знаменитый советский партизан-разведчик Николай Кузнецов, известный тем, что за свою недолгую жизнь (33 года) уничтожил одиннадцать генералов оккупационной администрации Германии. Главным заданием в его жизни стал приказ о ликвидации Эрика Коха.
Способный ученик и отличный боец, Кузнецов в совершенстве знал немецкий и даже владел шестью его диалектами, а также самостоятельно выучил эсперанто, польский, коми и украинский. В 1942 году его под вымышленным именем отправили в спецотряд «Победители», который базировался неподалеку от столицы Рейхскомиссариата.
Под документами сотрудника гестапо Кузнецов общался с офицерами вермахта и передавал сведения партизанам. Устроив засаду на нацистского майора, Кузнецов добыл секретную карту с обозначением бункера Гитлера «Вервольф». Таким образом он зарекомендовал себя и стал все больше цениться начальством.
Будучи уже обер-лейтенантом, Кузнецов пытался выполнить свое важнейшее задание - убийство Эрика Коха, рейхскомиссара. Однако первая попытка убийства Коха во время военного парада в честь дня рождения фюрера провалилась, так как рейхскомиссар не пришел на парад. Вторая попытка также была неудачной: Кузнецов запросил личную аудиенцию у Коха по случаю своей женитьбе на девушке-немке, но на ней присутствовало слишком много охраны.
Бегство гауляйтера
В 1944-1945 годах Кох находился в Восточной Пруссии, а затем бежал на ледоколе в Копенгаген, а оттуда хотел уплыть на подводной лодке в Южную Америку, однако это ему не удалось. Зато в послевоенное время Кох смог мирно жить в британской зоне оккупации, где еще недавно грозный рейхсканцлер стал заниматься сельским хозяйством и жил на пособие по безработице и от своего сада:
«Обосновавшись близ Гамбурга, Эрих Кох превратился в Рольфа Бергера». Выступив на собрании беженцев, Кох слишком очевидно проявил свое ораторское дарование, за что поплатился - его опознали и отвели к полицию.
В 1949 году британское правительство передало Коха советской оккупационной администрации, но произошло невероятное: СССР отказался судить бывшего гауляйтера и рейхскомиссара, и решило передать его Польше. После этого Коха судили, и он был приговорен к смертной казни. Однако приговор так и не был исполнен, а Коха перевели на пожизненное заключение в связи с его слабым здоровьем. В 1986 году Кох умер в тюрьме от старости. Ни СССР, ни Украинская ССР никогда не просили у Польши его выдачи и не ходатайствовали о его казни, несмотря на ужасные преступления рейхсканцлера. В чем же причина?
Кох - агент Сталина?
Историк Владимир Батшев в своей книге «Партизанщина: мифы и реалии» рассматривает историю о покушении Кузнецова на Коха как партийную легенду. Действительно ли советскому правительству нужно было физическое устранение Коха? Если оно было готово убить его руками террориста в 1943, то почему же не казнило после суда в 1959? Как военного преступника, повинного в смертях миллионов украинцев, русских, евреев и других людей могли оставить доживать до глубокой старости в тюрьме?
Когда Сталин отдал Коха польским коммунистам, было ясно: что-то пошло не так, как все ожидали. Конечно, все были совершенно уверены, что казнь Коха станет показательной и станет еще одной демонстрацией неуклонности правосудия, которое восторжествовало над нацистскими преступниками. Однако когда смертный приговор был заменен на пожизненное заключение, народ и вовсе недоумевал: как это возможно? Очевидно, что это происходило при прямом вмешательства Сталина.
Правительство государства-сателлита Польши никак не могло работать с таким важным преступником без оглядки на СССР. Польша (после десяти лет отсрочек) вынесла Коху смертный приговор. После него последовали целых двадцать семь лет, во время которых исполнение приговора откладывалось под разными предлогами.
Видимо, именно Сталин приказал не казнить Коха - только он в то время мог спасти преступника такого ранга. В пользу такого суждения свидетельствует и тот факт, что Кох вообще не был осужден за преступления на Украине - в Польшу его передали за преступления, которые тот совершил «как гауляйтер Восточной Пруссии».
Зачем же Кох был спасен? Известно, что на суде он говорил о своих симпатиях по отношению к Советскому Союзу, а также признавался, что своими действиями противился плану Розенберга на Украине и даже этим помогал СССР.
Кох говорил, что о зверствах подчиненных ему нацистов узнал «позднее, после войны, на основании литературы», и он был лишь пешкой гитлеровского режима. Он даже осмелился предложить себя в качестве премьера ФРГ для «морального перевоспитания немецкого народа», подобно тому, как Риббентроп предлагал свои услуги в написании истории ошибок нацизма.
Смягчающее обстоятельство
Батшев следующим образом дает ответ на вопрос о том, зачем Коха выдали полякам, которые даже не требовали его выдачи: у него было «смягчающее вину обстоятельство». Видимо, если Кох, с молодости восхищавшийся методами большевиков, действительно работал советским агентом, он мог нарочно использовать свою власть на Украине для того, чтобы дискредитировать оккупационные власти. Жестокие действия Коха были вредными - они вбивали клин «между населением и оккупационными властями».
Тем временем как другие гауляйтеры открывали церкви и создавали на местах системы самоуправления, Кох не стремился добиваться симпатий украинского населения и расстреливал пленных, откровенно настраивая против себя все население.
Возможно, как предполагает Батшев, этим он и помог Сталину. Народ из-за жестокостей Коха мог консолидироваться и выступить против нацистского режима. Впрочем, как мы знаем, полномасштабного восстания так и не произошло. Так или иначе, советские власти после войны не стеснялись судить и расстреливать немецких полицейских и бургомистров, а Кох дожил до девяноста лет.
В советской же литературе процесс над Кохом показывается как торжество СССР над буржуазными попытками оправдать нацистов. В книге польских журналистов Славомира Орловского и Радослава Островича высмеивается линия защиты Коха и превозносится справедливое вынесение приговора, финальная версия которого звучала следующим образом: «Суд не нашел оснований для смягчения наказания [смертной казни] в соответствии со ст. 5 декрета от 311 августа 1944 г. (действия по приказу) в силу того, что подсудимый Эрих Кох занимал высокий пост в партии и гитлеровской администрации, действовал главным образом по собственной инициативе, проявлял большую активность в преступной деятельности, которая принесла неизмеримые несчастья и страдания оккупированному польскому народу». Они не знали, что Коху так и не суждено будет умереть от меча Фемиды.
Серей Зотов